Одна из самых интригующих картин в конкурсе "Кинотавра" – «Яр» (2007) Марины Разбежкиной.

Это второй полнометражный игровой фильм режиссера, известного в профессиональных кругах как первоклассный документалист. Дебют Разбежкиной в игровом кино – «Время жатвы» (2004) – стал фестивальной сенсацией после премьеры на Московском МКФ. Затем картина объездила весь мир, собрала два десятка призов, в том числе несколько главных.

Но ни отечественный прокат, ни телевидение не проявили ни малейшего интереса к "Времени жатвы", чем еще раз подчеркнули и углубили пропасть между собой и настоящим авторским кинематографом.

За прошедшие три года Разбежкина сделала две неигровые картины, а также на "Ленфильме" – экранизацию повести Сергея Есенина "Яр".

-- Сразу скажу, что эта экранизация – не моя идея. После "Времени жатвы" я подала заявку в экспертную комиссию ФАКК, но сказали – "чернуха", и в финансировании отказали. Что для меня, признаюсь, было неожиданно. Казалось, успех "Времени жатвы" все же примут к сведению. Тем более, что поданный сценарий был блестящий – поскольку не я автор, то могу это утверждать. Это сценарий Маши Сапрыкиной, первая ее большая работа, и я совершенно не могла предположить, что он не пройдет комиссию.

После этого я сделала два документальных фильма – "Каникулы" про детей ханты-манси и "Чужая страна". Второй мы снимали в Голландии про женщину, которая уехала из России за лучшей жизнью – а перенесла с собой всю свою жизнь туда. Это мой первый опыт пристального наблюдения за человеком, которого я давно знаю, – она ведь из Казани, как и я. Фильм получился большой, полтора часа. Видимо, он создает нужную длительность, и мы видим объем жизни, который бывает в игровом кино. Поэтому многие даже спрашивают, не актриса ли в кадре.

А в какой-то момент позвонили с "Ленфильма" и предложили заняться "Яром". Был сценарий Павла Финна и Лидии Бобровой, написанный для нее. Уже были получены под него средства. Но Лидия Боброва по своим личным причинам охладела к замыслу. Я прочитала сценарий, затем перечитала повесть, которую помнила по университету, она меня как-то странно еще тогда задела. Перечитав, поняла, что это абсолютно моя тема. И согласилась взяться за работу при условии, что перепишу сценарий.

-- Судя по итогу, студию это устроило.

-- Да. Я изменила все, начиная с основного – с концепции. Убрала мифо-поэтическую линию, которая мне лично нравится меньше всего. Допускаю, что иные авторы рассуждают и чувствуют иначе, разумеется, а я просто по-другому вижу.

О чем сказал, как мне кажется, Есенин и о чем, как ни странно, не говорил вообще ХХ век в русской культуре? Заметьте – в момент создания повести ему было всего двадцать лет. Несомненно, он писал какую-то собственную историю. Это из разряда знаменитых провидений гениальных людей – когда можно видеть не только назад и сейчас, но и вперед. Именно такое и случилось в этой повести.

Рассказана история человека, который – другой. При этом автор не говорит о неком даре. Но Карев чувствует некую "инаковость" свою по отношению к деревне, где он родился и вырос. И понимает, что осуществиться как личность может только в другом пространстве и других обстоятельствах. Следовательно, ему нужно порвать с привычным миром, а значит – и со всеми корневыми русскими ценностями, которые держат человека на этой земле.

Его держит родной дом, родная земля. Держит любовь, семейные привязанности, все ценности родовые, которые вообще оставляют человека живым просто. И яр – как омут, но он задерживает все от разрушения, только в нем и можно существовать. Это корни.

-- А Бог?

-- И Бог. Однако, если человек чувствует свое предназначение, и это предназначение не здесь, то он должен все порвать. Есенин очень хорошо понимает, что разрыв трагичен – для тех, с кем порывают, и для того, кто порывает. И в фильме все основные герои погибают. При этом Карев – не серийный убийца, это совершенно замечательный человек. Он чувствует и ощущает жизнь, в него влюбляются женщины, он влюбляется сам. Но он со всем хочет порвать. Словно по касательной он проходит по этой жизни, и жизнь исчезает, разламывается, погибает вся. Все, кто с ним сталкивается, погибают. И он тоже погибает в конце. Такой финал неголливудский.

-- Как была воспринята повесть Есенина тогда?

-- Критикой – плохо. 1910 год, только-только появились его первые стихи. И вдруг – на сто тридцать страниц повесть. Есенин – поэт, у него короткое дыхание, у прозаика должно быть длинное. Чтобы понять, что происходит, надо раз пять перечитать. Но чтение затягивает как омут. Вычленить рационально сюжет, ситуации – очень сложно.

-- То есть, за недостатками формы критика не заметила содержания?

-- Эти мысли вообще были внове. Вообще часто автор говорит о том, что может быть только завтра заметно. А сегодня – нет. Есенин, видимо, в двадцать лет понимал, что и у него не получится безнаказанно порвать со своими корнями. Его ранняя смерть – месть за вот такой разрыв. В общем, мне кажется, этот сюжет русская культура оставила на обочине. Довольно быстро вмешалась новая политика, новая власть – и пришлось закрыть глаза на то, что крестьянство разрушено и базовые ценности разрушены на самом деле.

-- Прошло сто лет, а идея трагизма самоосуществления личности по-прежнему нова.

-- Безусловно. Она проявляется даже в неожиданных вещах. Для роли Карева нужен тридцатилетний исполнитель – я долго не могла найти актера в этом возрасте, который был бы похож на мужчину. Многим по паспорту тридцать, а по виду – двадцать, и они все пацаны по психофизиологическому складу. Мальчишки. А потом им сразу пятьдесят становится. Возраст исчез. И это, по-моему, хмурая какая-то тенденция. Люди не хотят стареть совершенно. Это очень понятно, но очень печально – видеть все эти вдруг помолодевшие странные лица, неузнаваемые совершенно после пластических операций. Не хотят люди стареть. Не хотят мужать. Не хотят приобретать опыт, который приобретается годами, старением. И они теряют лица.

Карев должен быть мужчиной. И я вдруг вспомнила, как мне понравился Миша Евланов: в «Своих» (2004) увидела незнакомое лицо – и абсолютную правдивость существования на экране. У него есть биография, причем не актерская, только к тридцати годам он закончил театральный вуз. К счастью, Миша был свободен в месяцы наших съемок прошлым летом и осенью, ему понравился сценарий, и он согласился. Так мы нашли основного героя, а потом стали подбирать к нему остальных.

Карев в детстве – Михаил Евланов-мл. Мельник – Сергей Гамов. Вор Аксютка – Роман Артемьев, Светлана Обидина в роли Анны, жены Карева. Галина Волкова в роли матери Карева. У нас дебютирует Полина Филоненко – в роли Липы, она сыграла после нас Сонечку у Дмитрия Светозарова в "Преступлении и наказании". Сергей Ануфриев – Филипп, брат Липы.

-- А где шли съемки?

-- В Тверской области. Никаких павильонов. В массовках реальные крестьяне снимались, хотя их осталось очень мало. И деревень очень мало, где жили бы люди, которые обрабатывали бы землю.

-- Есть ли в картине некие кинематографические изыски, эксперименты, допустим, с изображением, со звуком, или внешне это простая внятная зрителю история?

-- Мне кажется, телевидение так замутило наше представление о зрителе, что никто уже не понимает степень его умственных способностей. Я и "Время жатвы" считаю картиной совершенно внятной, а мне говорят – это так сложно, артхаус. Зритель такое кино, мол, смотреть не будет, это фестивальные радости. Новый фильм – столь же простой. (смеется)

-- У вас тот же оператор – Ирина Уральская.

-- Да, но стилистика построже. Здесь более жесткая история, более реальная.

-- "Время жатвы" тоже не слюнявенькая.

-- (смеется). Но эта еще хуже.

-- То есть, опять скажут – чернуха?

-- (смеется) Не исключено. Кстати, я все время напоминаю, что это термин уголовный, к искусству не имеет отношения. "Яр" – жесткая трудная тяжелая история, но в жизни не бывает историй легких. Еще эта история и про любовь. Там много любви-нелюбви, и много страданий. Мне кажется, это для всех фильм.

Но мы специально ничего не усложняли. Ни один режиссер этого не делает. Человек разговаривает от себя своим языком и ровно в том пространстве, в котором существует. Поэтому если уж снял ты ерунду – уж очень непонятно, для какого народа, – то уж ты такой есть. А я проговариваю свою очень личную историю.

-- У нас сложным считается фильм с ослабленным сюжетом, построенным не по канону, когда якобы посторонних событий и мыслей больше, чем лобового повествования.

-- Ну, тогда "Яр" будет сложным.

-- Вам удалось все же, поскольку повесть написана как бы вспышками, – сделать историю? Вы ставили перед собой такую задачу?

-- Да, связная история присутствует. Но я отличаюсь тем, что несколько иначе понимаю взаимоотношения между причинами и следствиями.

-- Они подспудные?

-- Они подспудные и для меня более сложные. Знаете, на Тайване мы получили за "Время жатвы" Гран-при, а в жюри были только китайские и тайваньские режиссеры – все лауреаты Венеции, весь цвет Юго-Восточного кино. Они мне сказали через переводчика: вы сделали абсолютно восточное кино. На Востоке ведь нет причинно-следственных связей – это европейская категория.

Понимаете, для меня режиссура и кино – способ сказать нечто очень ценное. Когда человек вестерн делает, вряд ли он что-то свое личное имеет в виду. А мне важно свое сказать, и сказать это так точно, чтобы меня правильно поняли. Вот с этим страшно проколоться.

-- И как вам по ощущению результат – новый фильм?

-- Эта работа оказалась сложнее, чем "Время жатвы". Там то, что задумывали, то и случилось. Здесь, видимо, амбиций или желаний было побольше. И вдруг в какой-то момент наши ожидания перестали соответствовать нашим возможностям.

-- Техническим, организационным?

-- Свалить все на организацию – всегда самый легкий путь. Здесь вдруг оказалось, что я чего-то не могу сказать тем языком, который был избран. Это был очень драматичный момент. Болезненный и сложный. Кое-что удалось добиться в монтаже, но все равно пришлось ввести внутренний монолог героя.

-- Вы говорите это с почти извиняющимися интонациями, но ведь для множества фильмов закадровый голос – абсолютно нормален.

-- Ну да, даже у Спилберга он встречается. Но отечественный кинематограф воспитал в нас убеждение, что закадровый текст – признак режиссерской беспомощности.

-- Это убеждение идет со времен цензуры, когда требовалось вложить в голову дурака-зрителя верную точку зрения на роль партии в историческом процессе.

-- Наверное. Признаюсь – я пока даже не очень понимаю, про что мы сняли кино. К сожалению, не принадлежу к режиссерам, которые утверждают, что они гениальны.

-- Может, вы получите в этом подтверждение на "Кинотавре"? Что вы от него ждете?

-- Давно не живу в режиме ожидания. Фильм мне интересен, пока я его делаю. А потом я его даже и не смотрю. Вот "Время жатвы" не видела с 2004 года. Фестивали люблю как возможность отдохнуть и увидеть чужое хорошее кино. Чужое кино мне интересно, кое-что по многу раз пересматриваю.

-- На этом "Кинотавре" много фильмов ваших учеников по школе "Интерньюс".

-- Да, за своих учеников я очень рада, особенно за тех, кто после учебы продолжает снимать кино. Поскольку для этого нужен не только талант, но и особое упорство. Работы тех, кто его проявил, показывают на "Кинотавре", – фильмы Валерии Германики, Наташи Мещаниновой, да и вообще почти вся программа Кино.doc составлена из фильмов моих студентов. Учу ребят не зависеть от наград. Не раз видела режиссеров, впадающих в истерику и депрессию, если им ничего не досталось. Зрелище препротивное. Но если моих ребят заметят и отметят – буду счастлива. Для начала это не помешает.