Рецензия на фильм «Лига выдающихся джентльменов»

"Лигу выдающихся джентльменов" Стивена Норрингтона следует смотреть тем, кто ничего в детстве не читал, а остальным для того чтобы представить, как стало возможно такое сочетание имен: Том Сойер Марка Твена стал американским шпионом, Дориан Грей Оскара Уайльда был любовником Мины Харкер, давно укушенной Дракулой Брэма Стокера, доктор Джекилл и мистер Хайд Роберта Льюиса Стивенсона не скончались на родине, а перебрались в Париж, а у все-таки покойного Человека-невидимки Герберта Уэллса был выкраден резервный флакончик эликсира. Алан Куотермейн Генри Райдера Хаггарда похоронил двух жен и единственного сына, "Наутилус" взорвался. 

Чтобы тем, кто ничего в детстве не читал, не запутаться в именах, а остальным представить, как стало возможно такое сочетание имен, следует посмотреть "Лигу выдающихся джентльменов" Стивена Норрингтона.

Экранизация комиксов Алана Мура и Кевина О'Нила будет наконец-то близка нам как жанр. В отличие от людей Икс и людей-пауков у этого комикса ноги растут из общечеловеческого школьного фольклора. Это когда так достал уже любой пушкин, что обстебать его не преминут и круглые отличники. "У Лукоморья дуб срубили, кота на мясо зарубили, златую цепь на рынки сбыли, русалку в бочке засолили и написали "Огурцы". Там на неведомых дорожках гуляют черти в босоножках", – дальше не помню, но что-то неприличное. Но очень похоже на экранизацию. Единственное, что слегка напрягает в этом огороде – разница репертуара наших и голливудских школьников. Где наш Шерлок Холмс? Где Всадник без головы? Где Овод, наконец?

Впрочем, идея комикса достаточно культурна – избирательность персонажей объясняется тем, что Мур и О'Нил взяли только таких выдающихся джентльменов, которые были придуманы до начала ХХ века и, с другой стороны, могли до него дожить. Это нужно, чтобы 1899 год, когда все происходит, выдал и нам, помнящим об этих джентльменах, что начиналось все не с Интернета и даже не со старомодной НТР, а с промышленной революции в XIX веке по принципу "Есть у революции начало, нет у революции конца". Соответственно, наше сейчас – и прямой результат "золотого века литературы" с ее свершениями и последствиями. Юмористическая идея, и в этом аспекте экранизация доводит идею комикса почти до совершенства.

Доисторический танк выезжает на лондонские улицы 1899 года, вползает по лестнице в имперский банк, крушит запоры, ломает стены и грабит золото в перестрелке с многочисленными констеблями. Пехота на танке была в старинных немецких касках. Затем британская пехота тоже очень стильно взрывает новенькие цеппелины в берлинских лабораториях. Это страшный злодей в стальной маске и плаще-домино задумал развязать мировую войну, маскируя своих людей под враждебные армии и выкрадывая во всем мире гениальных ученых. Но в принципе дело не в нем. Дальше будет много чего – Африка, Лондон, Париж, Венеция и Япония – и все это будет в новорожденном на тот год безупречном стиле модерн.

Если мебель – то псевдоготика, если перчатки – то краги, если очки – консервы. Капитан Немо плавает на "Наутилусе" именно того вида, как его представляли в синхронных иллюстрациях к Жюлю Верну – с черными коваными завитушками на серебристой обшивке и колоннадами на борту, и вся его механизация – именно механизация по тогдашним канонам. Как расползается кусок обшивочки, как вылезает батискафчик, как длинный-длинный рычажочек опускает его на воду. Киношников особо тронет момент чтения звукового письма от страшного злодея, записанного на грампластинку и проиллюстрированного статичными черно-белыми кадрами. Именно так статично снималось раннее кино, именно так – под граммофон – зачастую показывалось.

Чем законченней стилизация, тем богаче ассоциации, но и этим не ограничена демонстрация достижений промышленной революции. На компьютере теперь можно нарисовать абсолютно все – как взрывается Венеция и как натурально скончался Дориан Грей. Многих смутила откровенная нарисованность доброй половины мира, окружающего джентльменов, однако вода в океане, по которому плыл смоделированный "Наутилоид", была вполне натуральная. То, что мир не просто сворачивается в картинки, смонтированные по типично комиксовой модели, с минимумом текста и резким ракурсом простейших мизансцен, а именно поглощает все большей и большей искусственностью остатки живой натуры – суть современных зрелищ, принципиально отличающая их от несовременных зрелищ. "Лига выдающихся джентльменов" – уже даже не мультик с живыми говорящими головами, а нечто вроде рекламного уличного табло, попавшего в помещение. Если что-то на нем постоянно не будет любой ценой привлекать взгляды, оно никому не нужно. Люди в тепле посидят, поедят кукурузы, потрепятся, поцелуются и табло вообще не заметят. Натуры им до фига и вне здания кинотеатра.

Подлинное смущение вызывает как раз рекламность. Что бы там ни выбирало новое поколение, рекламу оно смотрит часто, но не все время. А в фильме Стивена Норрингтона, между тем, патологически отсутствует сюжет. Сначала все джентльмены собираются, и выясняется, ху из кто. Потом они гонятся по миру за злодеем, пытаясь выяснить, ху из он. Однако вряд ли на свете остался хоть один школьник, которому неясно, что злодея, в конце концов, догонят, узнают и убьют. И поскольку с самого начала до самого конца нет никакой загадки, которая бы связала и перекрутила джентльменов чем-нибудь, кроме собственного желания авторов Мура и О'Нила, вместо сюжета выходит действительно общее место. Ограничиваясь бессвязным оживляжем (Куотермейн страдает по потерянному сыну, капитан Немо молится богине Кали, Человек-невидимка подозревается в предательстве), фильм как бы создан лишь для того, чтобы его рассматривать. Без эмоций. С тем минимумом эмоций, который вызывает неузнаваемость Петы Уилсон с черными волосами или насколько сильно компьютеризованы драки и беготня с участием 70-летнего Шона Коннери.

С другой стороны, Коннери у нас любят, а он был не только Куотермейном, но и продюсером "Лиги выдающихся джентльменов". Значит, чует потенциал подобных рекламных табло.

Что ж, может быть, за ними действительно будущее – кто знает. Но все равно: если уж достигать апофеоза зрелищности, искусственной и бессмысленной, надо было вмещать в один сеанс два, три, четыре показа этого произведения. То есть оно должно было быть явно втрое короче и крутиться, как ролик, приобретая ценность не за счет длительности, а за счет повторяемости.

Текст: Екатерина Тарханова