Рецензия на фильм «На 9 небе»

Европейское неуверенное лето. Европейские малогабаритные квартиры. По улицам летает пух. Люди в кадре говорят друг другу "герр" и "фрау", но чаще всего – "тут мир ляйт", "мне очень жаль". Кадр большую часть времени делят три взрослых человека. Замужняя фрау Инге (Урсула Вернер) – швея, берущая заказы на дом. Холостяк Карл (Хорст Реберг) – клиент, которому Инге починила брюки. Вернер (Хорст Вестфаль) – ее бородатый муж, в какой-то момент понявший, что работа с брюками слишком затянулась, и он в ней совершенно лишний.

Сумма углов треугольника, в который герр Дрезен вписал свое "Облако № 9", получается и впрямь заоблачной. Математика здесь простая: два героя этой истории разменивают седьмой десяток, а третий – холостяк Карл – готовится разменять девятый и это совсем не тот же случай, что бергмановская "Сарабанда", где зритель два часа созревал для оздоровляющего катарсиса в сцене с голыми Лив Ульман и Эрландом Йозефсоном, к рубежу нулевых разменявших столько же. В отличие от шведа наш немец зрителя не бережет и брюки с юбками снимает с действующих лиц на третьей минуте фильма.

На этой же минуте зрителю, зажатому голыми пенсионерами в угол кресла, придется делать выбор между баррикадой политкорректности и честным изъявлением эмоций. Второе, конечно, предпочтительней: стесняться нечего, в конечном счете, не к такой ли работе над собой принуждает настоящее произведение искусства? Именно к такой: оживший натюрморт из обвислых животов, сморщенных мышц и старческих пигментных пятен, слившихся в экстазе, отвратителен до рвоты, двух мнений быть не может. Но лечение началось, и где-то к середине, зажатый в угол собственным страхом перед смертью, начинаешь дышать уже ровно и свободно. Любое обнажение людей, не зашоренное фильтрами "красивого", обладает именно таким терапевтическим эффектом, когда из суммы двух углов, под которыми герои входят друг в друга, получается не обманчивый интим – вещь, в общем, преходящая, а что-то более существенное. Другое дело, что на что-то более существенное у этих красивых дряблых мышц и пигментных пятен почти не осталось времени. Тут мир ляйт.

У режиссера времени и того меньше – полтора часа, за который облако из довольно противоречивых зрительских эмоций, когда обнаженные старики и старухи впервые входят в кадр, нужно оформлять простым любовным треугольником во что-то более существенное. Техника Дрезена остается, в общем, та же, что и в «Лете на балконе» /Sommer vorm Balkon/ (2005), и «Гриль-баре »На полпути«» /Grill Point/ (2002): навязчивая демократия средних планов, в которых мы проводим большую часть своей жизни, сменяется эффективной диктатурой крупных, когда чужому, некрасивому лицу любимого человека, растянутому во весь экран, остается либо подчиниться, либо эмигрировать.

В отличие от двух предыдущих фильмов, где режиссер оставлял шанс на оптимизм, здесь оба выбора одинаково смертельны. Поэтому из зала выходишь не только с тутмирляйтом в голове, но и с тяжелым, хотя и вылеченным, сердцем.