Рецензия на фильм «Нуучча» — якутскую драму о русской колонизации и потере родной почвы

Далёкая Якутия, вторая половина XIX века. Хабджий (Павел Колесов) и Керемес (Ирина Михайлова) живут вдали от поселений в небольшом бедненьком остроге. Они только что похоронили своего второго (и последнего) ребёнка, вокруг совсем пропала дичь, рыбы в озере тоже давно нет, жена успела позабыть вкус мяса. Пришлый шаман не особенно обнадёживает пару: говорит, духи покинули эти места, никто не отзывается, чем-то вы им, мол, не понравились. Да и местный князь, к которому наведывается Хабджий, не особенно помогает — наоборот, делает только хуже. Он заставляет пару приютить у себя русского политического заключённого, Костю Хрущёва (Сергей Гилёв), пока с ним через несколько месяцев не разберутся казаки.

Кадр из фильма «Нуучча»

Якутское кино в прошлом году катком прошлось по российским фестивалям — «Пугало» победило на «Кинотавре», «Окно в Европу» взял «Чёрный снег», регионы обошли столицу, натура выиграла у мастерства. Интервенция не прошла даром: и вот через год в Сочи показывают новый фильм из Республики Саха, правда, уже с серьёзным вмешательством со стороны. Продюсеры у «Нууччи» русские, да и режиссёр Мункуев, скажем так, «подпорчен» влиянием отечественного Запада. Когда-то он снял эксцентричную комедию «Чувак», ставшую локальным хитом в Якутии, потом уехал в столицу, закончил Московскую школу кино и вернулся, видимо, другим человеком — автором драмы-слоубёрнера в духе того же «Пугала». Легко заподозрить (хотя, может, и несправедливо), что всё это не совсем искренне, и «якутское кино» для индустрии становится просто-напросто брендом, эдаким самовоспроизводимым клише.

Ирина Михайлова в роли Керемес на кадре из фильма «Нуучча»

Впрочем, в новую эстетику Мункуев вписывается как влитой, да и вторжение российских продюсеров интересно переплетается с тематикой самой картины. «Нуучча» — кино очевидно постколониальное, осмысляющее потерю самости народа, попавшего под сапог империи. За образами Кости Хрущёва, который приходит в чужой дом и решает строить там свои порядки, и безвольных Хабджия с Керемес, из-за своей бедности и свалившихся невзгод просто не способных противостоять внешним силам, легко угадываются элементы общей метафоры. Это история уничтожения культуры, помещённая в тесное пространство: с приходом Кости рыба необъяснимо появится в озере (всё же какие-то материальные блага от империи есть), но придётся отказаться от всего остального. Жены, жизни, будущего.

Ирина Михайлова в роли Керемес на кадре из фильма «Нуучча»

Чем закончится «Нуучча», понятно примерно сразу — но это и не то кино, что стремится удивлять неожиданными нарративными решениями. Ему вообще не слишком интересна история как таковая: общее здесь важнее частного, метафизическое — человеческого. Мункуев делает фильм не про Хабджия и Керемес, и даже не про захват Якутии русскими. Он делает слепок чувства, какой-то удивительной вселенской отчуждённости, пронизывающей тут и людей, и леса, и тех духов, что в них когда-то водились. «Нуучча» означает «чужой», и здесь все герои — нууччи: и Костя Хрущёв, приехавший к другому народу со своим уставом, и сами местные, отказавшиеся от богов (в свою очередь, отрекшихся от них) и трепещущие перед казаками. «Земле ты больше не нужен», — заявит Хабджию шаман, и будет абсолютно прав. Этой земле никто уже не нужен, все ей чужеродны.

Павел Колесов в роли Хабджия на кадре из фильма «Нуучча»

Единственный способ вновь слиться с почвой — быть туда погребённым, желательно ещё живым. В одной из важнейших сцен фильма мать местного князя решает уйти на своих условиях, по обычаям предков, чтобы её похоронили в родную землю, пока она ещё дышит. Правда, и этот ритуал почему-то проводят с православными крестами. Мункуев показывает мир глубоко потерянный, застрявший между старым и новым, своим и чужим, эклектичный и слишком легко забывший корни — и потому заранее проигравший. Ссыльный русский — не причина бед героев, а их следствие. Они ведь и до этого не владели своей землёй, да и дом отдан поставленным русскими князем. Даже их любовь — дарованная. Награда за безвольную службу царю.

«Нууччу» можно воспринять как эпитафию всему народу — тон у него, в общем, соответствующий: это обволакивающее, местами мучительное и бесконечно печальное кино. Но интереснее, пожалуй, смотреть его как предупреждение или напутствие, как фильм о прошлом, который на самом деле смотрит в будущее. Не хочется придумывать за авторов лишние смыслы, но работа Мункуева ненароком читается как аллегория того, что сейчас может произойти — или уже происходит — с некогда самобытным якутским кино. Империя дотянулась и туда и пытается загнать всё в удобные искусствоведческие рамки, назначить своих князей и раздать медали тем, кто больше прочих вписывается во вкусы столичной интеллигенции. Есть надежда, что режиссёры окажутся сильнее своих героев — по крайней мере, родную почву у них нащупать выходит куда лучше.