Самый дорогой апокалиптический аттракцион: рецензия на фильм «2012»

Земное ядро под влиянием солнечного излучения сошло с ума. По всему миру – землетрясения и цунами. Спастись надеются писатель-неудачник и русский олигарх, оба с семействами.

«2012» – в некотором роде Окончательный Фильм Катастроф. Самый богатый, самый красивый, самый масштабный. Он закрывает тему, исчерпывает жанр. Роланд Эммерих не мог снять такое кино раньше – спецэффекты были слишком дороги, да и подходящая концепция не подворачивалась. Но сейчас… Лас-Вегас – хрусть, пополам! Сан-Франциско – хрусть, пополам! Гавайи – в печку! Гималайи – утопить, как котенка! Вулкан – пожалуйста! Землетрясение – не вопрос! Сцена с разрушением собора Святого Петра появляется на правах виньетки, уничтожение Белого дома – на правах доброй застольной шутки.

Все метеориты из «Армагеддона», всю воду из «Титаника», все гигантские волны из «Бездны» (или «Столкновения с бездной», или собственного «Послезавтра») Эммерих собирает и разом пускает в лицо зрителю. Каждые пять минут он хвастливо предъявляет безупречно отрисованный катаклизм, который по старым меркам держал бы целую картину. «2012» можно рассматривать как забаву человека, который долго устраивал футбольные матчи – но потом устал и решил, по примеру Хоттабыча, сбросить на поле сразу 22 мяча. Или как каприз порнографа, который понял, что утомил зрителя парными выступлениями артистов и в новом фильме развернул колоссальную многофигурную оргию, которая должна как бы венчать весь корпус его творений. Но на самом деле ключевое слово в обоих сравнениях – «устал».

Раньше Эммерих регулярно выдумывал для своих зрителей несуществующие проблемы (инопланетяне, Годзилла) с единственной целью: их надо было решить вместе с героями, потом прийти в себя и вспомнить, что стоишь на твердой земле, живешь в самой сильной стране мира и на самом деле все хорошо. Белый дом разрушили – ничего, отстроим на том же месте, еще краше прежнего. Сейчас Эммериху надоело успокаивать западную цивилизацию: это полумеры. Он ее – скучную, гнилую, замороченную – разносит уже всерь ез, чтобы построить свою, свежую, обновленную. В «Послезавтра» гибло Северное полушарие, и американцы ломились к границам Мексики, которую еще вчера презирали, умоляя, чтоб их впустили. В «2012» намек еще отчетливей: теперь круты Индия (там самые дальновидные ученые), Китай (там быстрее всего умеют строить ковчеги), Россия (там самые большие самолеты) и Африка («Африка поднялась!» – констатирует один персонаж, изучая изменившийся рельеф).

В общем, круто все, что угодно, кроме США и Европы: они обезлюдели, они уничтожены, и это правильно. Словно бы на старости лет в Эммерихе проснулся и заорал студент-левак из немецкой киношколы, который хочет острым краем целлулоидной пленки перекроить мир. Конечно, на практике «2012» – все равно в первую очередь набор аттракционов, апокалиптический луна-парк. Конечно, для зрителя это просто безопасный и в своем роде психотерапевтический эксперимент. Как всегда у Эммериха, ключевые герои выживают (это напоминает фантазию шестилетнего ребенка, который пытается осознать факт своей смертности и мысленно наворачивает страшные сказки с обязательным финалом «Все умрут, а я останусь»). Что эти выжившие будут делать дальше – не ясно, но в любом случае, старые страхи ушли. Перекроенный мир потерял все свое добро, над которым так трясся, зато обрел свободу.

Последняя фраза фильма – «Мне больше не нужны непромокаемые трусики». Очень подходящий финал для Окончательного Фильма Катастроф, каким видит его Роланд Эммерих.