Интервью с режиссером «Форсажа 4» Джастином Лином

-- Вы очень жестоко обошлись с Домиником, вам не кажется? Вы убили его девушку и приготовили для него довольно жесткий финал…

-- Понимаете, когда мне позвонили и предложили снять «Форсаж 4» /Fast and Furious/ (2009), я подумал, что я хотел бы сделать это только со старыми актерами. Когда снимаешь большое кино с большим бюджетом, важно, чтобы люди хорошо понимали, зачем они это делают. Когда мы занимались сценарием, тяжелее всего давался Дом. Он и в первом фильме был чем-то большим, чем казался на первый взгляд. Вопрос заключался в том, как он будет развиваться, как личность. Так вот у нас получилось кино о семье. Традиционная семья, и что это значит. Для Дома невероятно важна идея жертвенности. Раньше Дом всегда убегал, у него никогда не было необходимости остаться. А в этом фильме он достаточно многому научился, и в бешеной гонке в туннеле между Мексикой и Америкой он решил остаться. И сделав это, он приготовился к последствиям. Но в кино, когда ты готов ответить за свои поступки, происходят только хорошие вещи. В конце концов, у него же есть друзья. (Смеется).

-- Можете рационально объяснить обаяние Вина Дизеля?

-- Я думаю, он очень дотошен. Это при том, что он очень фактурный актер, играет «от живота». Ему надо было сыграть три строчки диалога, и я не преувеличиваю, мы разговаривали о них семь часов: почему, почему, как и зачем он это говорит? Он так готовится… но может быть и спонтанным. Вот почему он так интересен. У кучи парней есть гора мышц, у него есть нечто гораздо большее. Обычно в этом фильме люди говорят о погонях, а для меня главная сцена – разговор Дома с сестрой, когда они сидят в машине. Он может быть самым сильным парнем в мире, но он уязвим, он любит свою сестру. Он очень много вкладывает в персонажа – в конце концов, если этого не делать, в фильме останутся только тачки.

-- Давайте о тачках поговорим. В этом фильме вы явно восхищены американскими машинами семидесятых. Забавно, я в одну неделю увидел два зеленых форда Гран Торино – в вашем фильме, и в иствудовском.

-- Мы снимали почти одновременно. И я как раз подумал, что мне нужен Гран Торино, мы начали их покупать, и тут как раз обнаружилось, что у нас есть конкуренты. Цена выросла, владельцы этих машин чуть с ума не посходили.

-- Слушайте, но вот ведь странная вещь. Есть мощная мифология старинных американских тачек, начиная, наверное, с сороковых годов, в каждом десятилетии. И в семидесятых, видимо, появился последний такой миф – Мустанг, Торино, Камаро – и после этого ничего. Почему так?

-- Я научился ценить машины, пока снимал это кино, так-то я к ним вполне был равнодушен. Вообще сейчас, когда все детройтские заводы на грани банкротства… вы посмотрите на машины 60-х и 70-х? Просто посмотрите на линии. В них столько любви и страсти… И поэтому они до сих пор ездят. Это машина, которую нужно любить, за которой нужно ухаживать. А в наше время люди, которые делают машины, руководствуются не любовью, а только деньгами. Вы покупаете машину, а через три года вам с ней скучно и вы ее продаете. Так задумано. Нельзя же любить машину двадцать лет, нужно, чтобы вы каждые несколько лет покупали новую. То же самое с телефонами, компьютерами, всем остальным. Каждые три года нужно купить новый. Детройтским воротилам хочется сказать: вот же у вас решение. Попробуйте снова делать вещи, которые люди будут любить. Я думаю, это важно. Я не хочу спасать автомобильную компанию, которая делает одноразовое говно. Это как раз в восьмидесятых началось, когда все вещи стали одноразовыми.

-- А как вы думаете, что в последние, допустим, двадцать лет выпустили такого, что люди будут коллекционировать и с чего они будут сдувать пыль через тридцать лет?

-- Это печально. Я думаю, что через тридцать лет люди все еще будут фанатеть по машинам 60-х и 70-х. У нас сейчас есть шанс из-за глобального кризиса снова перейти к этой стратегии, когда машина покупается надолго. А вообще я вот что думаю. Сейчас есть такие технологии… высокотехнологичные дешевые цифровые камеры, например. Режиссер может снимать удивительное кино практически бесплатно.

-- Ну да, раньше нужно было покупать километры пленки…

-- Именно. В 2001 году я снял свой первый независимый фильм, тогда уже были цифровые камеры, но разрешение никуда не годилось. А сейчас разницы в качестве уже практически нет. Я думаю, это революция и народовластие. Я думаю, это шанс для каждого. Я надеюсь, через тридцать лет кто-то придумает, как снять кино за сто тысяч долларов, которое по качеству не уступит голливудскому или будет лучше. Я мечтаю увидеть это кино.

-- А что вы думаете о франшизах, таких, как ваша? Из-за кризиса что-то поменялось?

-- Правда в том, что нам сейчас придется смотреть все больше и больше таких фильмов. По-настоящему под ударом только независимое кино. Его и раньше было трудно финансировать, а сейчас вообще невозможно. Когда я был в киношколе в 2001 году, я посмотрел первый «Форсаж» в кино – я билет купил! Сейчас, когда люди приходят на фильм с Вином, Полом, Мишель и Джорданой, это все равно, что навестить старых друзей. В такое время, как сейчас, это полезно, люди могут убежать от действительности. И я надеюсь, что студии не примут это за должное. Это большой бюджет, тачки и погони, но нужно, чтобы это было чем-то большим. В Голливуде люди иногда об этом забывают, они забывают, что нужно вообще-то кино снимать.

-- Значит ли это, что голливудские продюсеры будут давить нас сиквелами?

-- Возможно. Тут вот что важно: они по-прежнему будут снимать глобальные крупнобюджетные проекты. И постепенно отказываться от средне- и малобюджетных фильмов, вот что печально. И это отличный шанс для кинематографистов со всего мира – шанс заполнить эту дыру. Продюсеры студий люди неэмоциональные, их работа – математика и получение денег. Но у меня другая работа, я режиссер, и я должен видеть в любой ситуации шанс снять кино. Давайте сделаем что-то забавное, что-то, что будет для нас важно. Я думаю, сейчас реально интересное время. Вот смотрите, вышли «Хранители» /Watchmen/ (2009). Нравится вам это кино или нет, но это отличная история. Человек заставил студию снять нечто такое, что обычно на экраны не выходит.

-- А как это у него получилось? Там же и бюджет огромный…

-- Потому что это Зак Снайдер, он сорвал банк на «300 спартанцев» /300/ (2006). Он это заслужил. Я надеюсь, что и я когда-нибудь заслужу такие возможности.

-- Ногой дверь открывать?

-- Ну да (смеется).