«Я ничего публике не говорю: я рассказываю историю»…

Если бы он не состоялся как кинодраматург, все равно бы стал киношником. Судьба благоволит ему: почти сорок лет Виктор Мережко находится в гуще кинематографических событий и самого кинопроцесса. По его сценариям снято более 50 картин признанными мастерами и начинающими режиссерами. Мережко по праву называют «женоведом» и «женолюбом», и сам он считает себя идеальным знатоком женской души, специалистом по женским характерам. И то верно. Об этом красноречиво свидетельствуют ленты «Здравствуй и прощай», «Вас ожидает гражданка Никанорова», «Родня», «Одинокая женщина желает познакомиться», «Прости». И последний по времени сериал «Я тебя люблю», пока не вышедший на экран, его Виктор Иванович представляет как «бабью историю со слезами».

И все же одной из лучших – знаковой в его творчестве – стала картина Романа Балаяна «Полеты во сне и наяву». На интервью Мережко пришел в бодром расположении духа и в ровно назначенный им срок, ибо не представляет себя без главного качества: состояния абсолютной организованности. Он вообще любит общение: с коллегами, журналистами и, конечно же, женщинами. Даже во время нашего с ним разговора к нему подошли две его знакомые: юные восточные красавицы…

-- В двух сериалах 2003 года, – «Кроте» и «Провинциалах, снятых по вашим сценариям, вы сыграли заметные роли. Да и раньше оставляли своеобразный автограф своим актерским появлением. А вообще часто присутствуете на съемочной площадке, или, как Виктория Токарева, отдаете сценарий, и пусть что хотят, то с ним и делают? Вы вмешиваетесь в процесс?

-- Практически нет. Режиссеры меня настолько любят и уважают, что не позволяют себе сделать что-то произвольное.

-- И вы всегда довольны результатом?

-- Ну как я могу быть довольным? Сценарий – это ребенок, которого бы родил и отдаешь в чужие руки. Если они талантливые и добрые, то делают фильм хорошим, а если дерьмовые, то может получиться, коль не уродец, то и не очень полноценный.

-- Есть мнение, что вы, Виктор Иванович, не любите своих героев.

-- А почему я их не люблю?

-- Потому что безысходность у них дремучая. В ваших фильмах, в отличие от американских, нет хэппи-эндов, как правило. Говорят, что порой вы даже откровенно издеваетесь над персонажами.

-- Редко. Я их люблю всегда. Американцы делают советское правильное кино: они сейчас Советский Союз. У них кино простое, как подметка: хэпи-энд, хороший полицейский, красивая баба, лучший президент… Критиковать американцев нельзя – иначе выселят. Как раньше у нас запрещалось говорить плохо о рабочем классе… Мне кажется, что в судьбе каждого русского человека есть некая печаль. Так уж сложилась традиция русского кино, как, впрочем, и литературы. Поэтому и в »Полетах« печаль, и в »Родне«, хотя там дочка, мама и внучка вроде объединились, но ведро потеряли в финале: вот и ссора опять, возвращение на круги своя.

-- Этот сценарий вы писали с прицелом на Нонну Мордюкову. Именно к ней пришла идея отдать его Михалкову. Не боязно было?

-- Тогда я не был с ним знаком. Нонна мне сказала: »Давай я сценарий Никите покажу«. Я говорю: »Ну давай. Только он не будет снимать про современный мир«. У него были уже »Свой среди чужих…«, »Раба любви«, »Пианино«… А когда он прочитал, позвонил сам: »Виктор, вы знаете – я буду снимать ваш сценарий«. Для меня это был подарок.

-- Вам понравилось то, что в итоге получилось?

-- По результату – да, по шуму – да, хотя сценарий был мягче.

-- И назывался »Была – не была«. А кто придумал »Родню«?

-- Михалков сказал: »Вить, ну что такое «была – не была»? давай назовем «Родня». Мы же все – родня! В то время мы с ним дружили «не разлей вода».

-- Уж, извините – цепляюсь к вашей фразе «мы тогда дружили». Следовательно, сейчас вы пребываете в конфронтации и примыкаете к группировке Гусмана, которого вытеснили из Дома кино?

-- Я 14 лет был президентом киноакадемии «Ника».

-- Но ведь чем больше премий, тем лучше.

-- Это к Михалкову. Мы ему сказали: «Чего ты воюешь против »Ники«? придумывай своего »Орла«, но не разрушай то, что мы делали столько лет». Уже юбилейную пятнадцатую провели. Нет, он решил ее уничтожить, но у него не получилось. Из-за этого возник конфликт.

-- Выживете? Мощь и напористость Никиты Сергеевича известны всем.

-- Мы не выживаем – мы выжили! Киноакадемия существует 15 лет, а «Золотой орел» был первым. Потом, напористость не есть мощь, напористость называется агрессией, а мощь – это когда человек спокойно и уверенно осуществляет добрые дела, а не разрушительные. Вот и все.

-- То есть вы сейчас даже не здороваетесь?

-- Нет.

-- Сложно ведь так существовать в киномире одной страны? Голливудцы всегда друг другу улыбаются.

-- Не все. Мир поэзии, литературы, живописи, кино и т. д. – сложен. Если кто-то кого-то не любит, это не значит, что он враг. Просто я не приемлю позицию данного господина, который разрушает мой дом. Сейчас я отказался от президентства, чтобы не было никаких разговоров: попросили Рязанова возглавить киноакадемию, Гусман остался вице-президентом. Ну а я и так во всем этом существую. Да и в кино сейчас много работы, стал еще сниматься как актер.

-- Вы не забронзовели?

-- (Улыбаясь) Да, анапский загар уже смывается.

-- А критически вы способны к себе относиться?

-- Нет: я люблю себя

-- По поводу вашего актерства – опять же существуют разные мнения, в том числе и нелицеприятные. Это что – желание самовыразиться, лишний раз появиться на экране? Вас и без того было много в телевизоре: вы вели популярные программы «Кинопанораму» и «Мое кино». Стоит ли разрушать тот миф, который был создан Мережко?

-- Какой миф? Я, например, считаю, что хорошо сыграл в «Кроте».

-- Один мой приятель, совсем неглупый, кстати, сказал: «Ну Мережко, ну пижон, ну фанфарон! Надо же, еще и в артисты подался! Но за »Родню« я ему все готов простить».

-- Что ж, существует и такая точка зрения, которую даже не хочу оспаривать: мне абсолютно все равно, кто как меня судит. Я вот так живу и поступаю так, как хочу поступать. Извините за нескромность, повторюсь, – но я себя люблю. Что ж тут поделаешь

-- Вам в свое время пришлось завоевывать Москву. Трудно приезжему стать москвичом?

-- Очень! Но я шел как танк, зная, что состоюсь. Приехал поступать во ВГИК с одним чемоданом и в красной футболке с короткими рукавами – накаченный, уверенный, улыбающийся, счастливый!..

-- И уже сформировавшийся – здравомыслящий молодой человек: вы ведь закончили институт в 31 год.

-- Знаете, мужчина здравомыслящим становится после 30, до этого он дурак. Вот я был еще дураком, когда в 27 лет приехал в Москву. У меня была замечательная жена: она из Ростова, я ростовчанин по корням. Мы поженились на втором курсе и три года болтались без жилья, без прописки, без денег, без ничего. Я ее любил, и мы понимали, что из столицы нельзя уезжать. Зацепился за нее правдами-неправдами, потому что знал, что стану тем, кем стал. У меня уже на втором курсе ВГИКа на «Мосфильме» снималась короткометражка «Зареченские женихи», что для студента очень нетипично, очень.

-- Откуда вы так хорошо знаете деревню?

-- Я родился на хуторе. Это сейчас я в прикиде, а так совершенно сельский человек. Мы долго жили в Ростовской области, в Краснодарском крае, в Ставрополье, а потом переехали на Украину. Там я украинскую сельскую школу закончил; язык плохо знаю, но говорю. Я ж селянин, но уже совершенно городской.

-- Вы создавали себе имидж?

-- Я его до сих пор создаю.

-- Да остановитесь!

-- (Улыбаясь). Что вы меня все время останавливаете? То ей актерство мое не нравится…

-- Кстати, Виктор Иванович, в «Прости», где вы сыграли небольшую роль, еще школьницей снималась ведь и ваша дочь. Потом я видела ее в сериале «Клубничка» – уже повзрослевшей. Чем Маша сейчас занимается?

-- Она хозяйка салона красоты. Снималась когда-то и в мелодраме «Если можешь, прости». Ваня и Маша играют моих детей в сериале «Провинциалы». Ваня – младший, ему сейчас 21 год. Он тоже учился на актерском в ГИТИСе, но ушел, теперь вот на дизайнера учится. А в сериале «Крот» он сыграл очень большую роль – наркомана.

-- Я заметила – многие зрители в вас сейчас узнают актера, просят автографы. Вы – лицо публичное. Трудно, наверное, держать себя в рамках? Вы контролируете свое поведение?

-- Обязательно. Я не могу устроить драку, хотя иногда хочется.

-- Руки чешутся?

-- Нет. Просто если человек хам – почему же в морду не дать? Но этого не позволю себе никогда, потому что я, как вы сказали, лицо публичное. Не могу, допустим, без очереди попереть. Меня и так пускают, но, тем не менее, я все равно стою, соблюдая правила приличия.

-- А вы драчун по натуре?

-- Был. Я вообще спортивный. Это я тут три дня расслаблялся. Дома-то у меня тренажеры, каждое утро я на них занимаюсь полтора часа, делаю гимнастику.

-- Вы молодцеватый, подтянутый, ваших лет вам никогда не дашь.

-- И не надо.

-- Прилагаете какие-то усилия, чтобы все это делать?

-- Ровно 30 секунд: надо встать, зарядка, работа – в каком бы состоянии ни был. Даже сейчас перед тем, как встретиться с вами, 60 раз отжался, но этого мало, и я чувствую, что мне нужно быстрей отсюда удирать: от еды, выпивки, хотя я никогда не завтракаю. От алкоголизма Бог меня миловал. Наркотики вообще не знаю, что такое. Я даже никогда не курил.

-- Здоровье бережете?

-- Я – человек невероятно организованный: ну, не хочу! Мне это неинтересно. Мне интересна моя работа – я хочу работать. Мне интересны мои дети, и коль я вдовец, то уделяю им максимум внимания. Мне интересны женщины – я хочу женщин.

-- Это общеизвестный факт. В Московском театре им. Пушкина когда-то я смотрела спектакль по вашей пьесе «Я – женщина» с Верой Алентовой в главной роли, а потом вышел фильм «Прости» с Натальей Андрейченко. Опять меняли название?

-- Нет. Вначале был сценарий «Прости»: я просил прощение у женщин. Но на «Ленфильме» его зарубили, сказав, что не надо им историю про мечущуюся героиню. И тогда написал пьесу, название пришло само собой: я на улице увидел драку и вмешался, там мужики били женщину, она кричала: «Что вы делаете? Я же – женщина! Я – женщина!…» Я вообще люблю женщин.

-- А на что вы прежде всего обращаете внимание, когда впервые видите женщину?

-- На внешность, конечно, формы: спина, бедра, шея, глаза (при этом Мережко обрисовал рукой в воздухе силуэт).

-- А мозги?

-- Потом. Знаете, в чем наше коренное отличие? Мужчина – примитивно логичен, женщина – бесконечно чувственна. Женщине не надо иметь мозги, как у мужчины, иначе она будет дурой.

-- По этому поводу в монологе Райкина было все наоборот: «Закрой рот, дура, я все сказал…».

-- Это писали мужики, которые не любят женщин. Женщина намного чувственнее, интуитивнее, продвинутее, нежели мужчина. Мужчина прост, этого вы не понимаете и часто говорите: «Боже, какой загадочный». Вы думаете: «Неужели он может быть таким простым?» Мужика просчитать элементарно.

-- Еще один плейбой российского кино…

-- Это кто?

-- Андрон Михалков-Кончаловский, естественно…

-- Мы с ним, кстати, вместе работали: «Курочку Рябу» писали.

-- Как же я забыла-то про этот фильм! К слову, о ваших героях. Там вы так унизили женщину, что Ия Саввина даже сниматься отказалась в этом продолжении рассказа об Асе Клячиной: от ее светлой героини ничего же не осталось через 20 с лишним лет.

-- Как ничего не осталось от самой жизни в жутком процессе перелома страны. «Асю Клячину» писал Юрий Клепиков, а продолжение – «Курочку Рябу», мы с Андроном. Когда он позвонил Саввиной, она очень обрадовалась, но, прочтя сценарий, сказала: «Это поклеп на русскую женщину! Мережко ненавидит русских людей, я в этом дерьме сниматься не буду».

-- Мне Саввина об этом мягче сказала, но смысл тот же.

-- И тогда возникла кандидатура Чуриковой на эту роль.

-- А вот она в интервью с упоением говорила о работе с Кончаловским. Относительно же мата, которым кроет ее Ася, Инна Михайловна заметила, что на съемках деревенские бабы выражались и похлеще: жизнь у них такая в российской глубинке!.. Но вернемся к Кончаловскому. Его однажды спросили: «Что вы считаете самым аморальным во взаимоотношениях мужчины и женщины?» Ответьте, пожалуйста, вы.

-- Неискренность, когда они друг другу лгут.

-- А он сказал: «Сознательно причинять зло и боль».

-- Значит, нет любви. Когда сознательно причиняется боль, мужик или садист, или идиот.

-- Вами написано много сценариев к мелодрамам. Вы в душе лирик?

-- Я не лирик, я практик (смеется).

-- И стихов никогда не сочиняли?

-- Не умею. Разве что на уровне «чашка – Машка». Другой рифмы не могу придумать. Я драматург чистой воды, и прозу «летели листья, шелестел ветер, падали полупьяные женщины» я не умею писать.

-- Режиссер Андрей Житинкин на отдельных своих спектаклях плачет. Вы когда-нибудь роняли слезу на своих фильмах?

-- Когда пишу, бывает, плачу. В «Полетах во сне и наяву» герой должен был разбиться. В Госкино нам посоветовали изменить финал. Вот, когда герой погибал, я сидел и сопли пускал, плакал.

-- Это когда писали, а когда смотрели?

-- Спазм перехватывал дыхание. И сейчас случается.

-- А вы часто пребываете в творческом кризисе?

-- Никогда.

-- То есть голова всегда полна идей: мысли все время посещают вас?

-- Нет, мысли не посещают вообще.

-- Садитесь и работаете, включая радио?

-- Абсолютно. Да простят меня женщины (к этому моменту рядом с нами уже находились знакомые Виктора Иваныча), у творческого человека должна быть железная задница. Сел к компьютеру – все! Погода, солнышко, женщины, друзья, выпивка, соблазн – все дела побоку. Только лодыри и прощелыги, бездарные люди, придумали, что надо работать по вдохновению.

-- Вы прямо, как шахматист, просчитываете ходы?

-- Конечно. Драматургия, чтоб вы знали, – это шахматная игра; с той стороны сидит зритель, с этой – писатель. Если я обыграю зрителя – я победил. Драматургия предполагает не эмоциональное изложение, а предельно рациональное, просчитанное. Почему женщины редко бывают драматургами? Потому что женщина эмоциональна.

-- А как же тогда «над вымыслом слезами обольюсь»?..

-- Вот я и плачу, как в «Полетах».

-- Вы можете сказать, что этот фильм про вас?

-- Нет: про моего покойного брата, – это его судьба. Про меня, наверное, все-таки «Провинциалы», начиная от молодого боксера Павла, – я ведь сам занимался спортом, боксом, в частности, – и кончая мной самим: Виктором Мережко.

-- Что побудило вас взяться за сценарий «Трясины», ленты о войне? Мне кажется, она как-то особняком стоит в вашем творчестве, хотя картина тоже о женщине: о слепой материнской любви, сделавшей из сына дезертира.

-- Мне позвонил Григорий Наумович Чухрай, автор легендарной «Баллады о солдате»: «Виктор, давайте с вами познакомимся». Я был счастлив – великий классик – Чухрай(!) предлагает сотрудничество. Как же было не согласиться?

-- Соавторство – сложная штука?

-- Невыносимая! Когда я написал первый вариант «Курочки Рябы», Кончаловский прочитал и сказал: «Класс! Теперь давай поработаем». Вообще я к Андрону отношусь особым образом: из всех режиссеров, с которыми я работал, он – ну самый блистательный, самый талантливый, самый профессиональный и самый мужчина!

-- Кто спорит?

-- Но еще ведь и брат есть: я их не поставлю рядом. Андрон умен, как собака: фантастически! Мы написали потом еще два сценария для Голливуда. Он же – голливудский парень, снимал там много («Любовники Марии», «Танго и Кэш», «Гомер и Эдди», «Поезд – беглец» – прим. авт.)

-- Одна «Одиссея» чего стоит.

-- Да. Значит, приступили к сценарию «Дома дураков». Но когда я понял, что Кончаловский стал лидером в сочинительстве и начал прессинговать, сказал: «Андрон, я не умею так работать. За мной аванс остается, я снимаю свою фамилию, трудись дальше сам»…

-- А идея чья была изначально?

-- Это тот самый случай, когда говорят: «Как в кино»… Мы с ним работали над каким-то сценарием и вдруг в «Собеседнике» читаю материал о доме для душевнобольных на границе Осетии и Ингушетии, где начался межнациональный конфликт. Когда дом захватывали ингуши, а они мусульмане, то сумасшедшие мусульмане прятали сумасшедших осетинцев – православных. И наоборот: больные осетины не выдавали больных мусульман. Сумасшедшие оказались достойнее, чем нормальные люди! Я прочитал и думаю: «Фантастика!» Вырезаю эту заметку, иду вечером работать к Андрону, захожу и с порога: «Андрон, у меня для тебя есть такая потрясающая затея!» А он: «Вить, и у меня для тебя тоже!»

-- Неужели смыкнулись?!

-- Слушайте дальше. Он спрашивает: «Кто первый?» Говорю: «У меня текст». Андрон: «А у меня видео: я записал один удивительнейший сюжет». Я ему: «Вот, читай – это проще, чтоб кассету не вставлять». Он прочел и обалдевший произнес: «Этого быть не может!» Включил магнитофон, а там в записи из программы «Время» рассказывается об этом же доме для душевнобольных. В один вечер!.. но фильм «Дом дураков» вышел уже без меня. С моей точки зрения. Картина стала эклектичной: сюжет намного проще, стремительней, трагичней.

-- Виктор Иванович, а что поднимает вам настроение?

-- Моя семья – дети, моя работа и женщины. У меня есть три кита, на которых все стоит. Все! Я человек верующий: каждое утро читаю молитву и ложась спать тоже. Обязательно.

-- Пост держите?

-- Не получается.

-- Силы воли не хватает?

-- Не хватает. И образ жизни. У меня есть свой духовник – батюшка, я к нему регулярно езжу, исповедуюсь, причащаюсь.

-- Это ваше откровение неожиданно.

-- Мой батюшка сказал: «Лишь бы ты в эти дни поста никого не оскорбил, не унизил, не убил, не сделал ничего дурного, а есть можешь что угодно. Духовно надо пост держать».

-- А за модой следите? Пытаетесь соответствовать?

-- Я сам модный. В Москве сейчас столько хороших магазинов, все можно купить, не выезжая за границу. У меня, к примеру, есть два костюма от CACHAREL: черный и светлый. Они сидят на мне, как влитые – брюха ведь нет.

-- А смокинг часто надеваете?

-- Бывает: когда мой фестиваль в Анапе или какое другое торжественное мероприятие. А как же!

-- Я смотрю, у вас сразу две оправы и обе с тонированными стеклами. Вы что – за ними скрываетесь?

-- Нет. Во-первых, у меня диоптрия: в одних очках плюс 1,5, в других – 3,5. А во-вторых, знаете – это длинная история – вряд ли вы… впрочем, может, и помните: был такой Збигнев Цибульский.

-- Да, конечно: знаменитый польский актер.

-- Великолепный! Когда увидел на нем темные очки, в которых он практически всегда снимался, – то ли есть глаза, то ли нету, – я потерял покой: страсть как хотел такие же. А тогда, в советское время, достать их было сверх проблематично. В общем, с тех пор все и пошло.

-- Писатель Виктор Ерофеев на «Кинотавре» мне тоже рассказывал в интервью, как в молодости его потряс фильм Вайды «Пепел и алмаз» с Цибульским в главной роли. Ведь актер стал в Польше символом целого поколения – послевоенного. А на каких фильмах вы формировались как личность до поступления во ВГИК? Что вас поразило, подстегнуло?

-- Желание лицедействовать: вначале я хотел быть актером, очень хотел!

-- Ах, вон оно что!

-- Да. Потом понял, что актера из меня не получится. Тем более – жил-то на Украине: говорил плохо и по-русски, и по-украински. Это сейчас у меня по сути говор московский. А фильмы… Многих тогда «Чапаев» задевал за живое. Я помню, как сошел с ума, когда увидел картину «Летят журавли». Не знаю… Для меня кино не было конкретным фильмом, оно было, как та тайна, которую я хочу постичь.

-- Вам еще есть, что сказать людям? Тем еще много?

-- Самое ужасное, что я ничего людям не говорю и не хочу ничего говорить. Я просто работаю. Если это получается, – хорошие фильмы или пьесы, хорошие спектакли, – здорово! А так, замахиваться: «Я щас скажу людям что-нибудь та-а-кое!…» Нет, не скажу. Я себя реализую в творчестве. А дойдет ли это до публики – уже как следующий этап.

-- Но вам небезразлично это?

-- Нет, но я ничего не хочу публике сказать: я рассказываю историю. Допустим, – «Одинокая женщина желает познакомиться». Как-то утром выхожу на улицу, гляжу – висит объявление, и я сразу понял, что это прекрасный сюжет. Или у меня есть фильм «Собачий пир»… Я увидел в Доме кино, как по лестнице спускается очень пьяный сценарист, а тут навстречу мне идут Армен Джигарханян и покойный Толя Ромашин, мы обнялись, Армен обращается: «Витя, смотри, каких два классных актера! Напиши для нас что-нибудь». Я, глядя на сценариста, говорю: «Все, придумал сюжет: два алкаша из ЛТП возвращаются домой…» но когда сел писать сценарий, думаю: «Дай-ка я возьму мужчину, которого играет Шакуров, и женщину-алкоголичку»…

-- Ее великолепно Гундарева сыграла! Они вдвоем получили множество призов за этот фильм.

-- Да, характеры получились любопытные. То есть я уже корректировал изначальную задумку.

-- А вы склонны к авантюрам?

-- Нет. Я прагматик, анализирующий мужик.

-- Ежедневник ведете: где, что когда нужно сделать?

-- Обязательно! Тут, в вашем замечательном городе, другой ритм, все чуть медленнее, и время очень длинное. В Москве я засыпаю в два – пол третьего ночи, в 10 – 10.30 я уже встаю делать зарядку. Звонки, встречи, работа, поездки, машина, пробки – безумные пробки: я живу на метро «Аэропорт», почти центр, но доехать до Белорусской или до Маяковки надо час! Поэтому Москва «съедает» жизнь – это как огонь, как полыхающий пожар.

-- У вас комплексы есть?

-- Нет.

-- Ну, а как же тогда некоторые ваши фильмы: вы что, все ваши комплексы выбрасываете наружу?

-- Наверное, да. Я хорош собой, спортивен, у меня замечательное здоровье, прекрасные дети, меня любят женщины, я талантливый драматург и очень хорош, как актер, я идеальный собеседник и телеведущий.

-- Амбиций попробовать себя в режиссуре не было?

-- Мне и сейчас предлагают, но я пока не готов.

-- Но возможен такой вариант?

-- Вполне. Может быть, даже буду летом снимать.

-- Не боитесь?

-- Детка, да у меня 51 фильм. Чего я должен бояться? Кино – моя жизнь, я ж помешан на нем. Кино – это вечная игра, вечная сказка, вечная фантазия.

-- А что вам кажется самым нелепым в вашей профессии?

-- Все «лепое». У меня есть страсть к кино, вы понимаете? Я люблю кино, как женщину.

-- И все же: что бы вы сказали молодым современникам на прощание?

-- Жизнь – прекрасна! Здорово жить!