Рецензия на фильм «Пушкин. Последняя дуэль»

Не знаю, как кому, но лично мне ужасно жаль, что г-жа Бондарчук припозднилась со своей персональной пушкинианой. Ах, если бы выпустить этот очаровательный во всех смыслах фильм аккурат к двухсотлетию поэта! То-то было бы радости всем нам: когда от юбилея уже некуда было деваться (остряки жаловались, что до дня рождения Пушкина осталось 50 рублей), комедия Натальи Бондарчук сильно скрасила бы унылую декаду всенародных торжеств. Как когда-то Михаил Зощенко, отметивший столетие со дня гибели Пушкина отличным рассказом. Его герой, домоуправ, все боится, что поэт Цаплин, которому он решительно отказался перекладывать печку, когда-нибудь прославится, как Пушкин. "И что тогда делать? – вопрошает несчастный. – Стреляться, что ли?" С другой стороны, здраво рассуждает он, вдруг Цаплин Пушкиным так и не станет, и тогда все правильно – нечего какому-то там Цаплину, вовсе не Пушкину, печку перекладывать. Так-то.

Вот и в фильме "Пушкин. Последняя дуэль" (2006) главный герой вовсе не Пушкин, а наш нынешний условный "Цаплин" – то бишь Сергей Безруков, переодетый Пушкиным. Переодетый хорошо, подробно, с комическим тщанием, почти как Илья Олейников из "Городка": бакенбарды топорщатся, парик приклеен к голове наглухо, сюртук новехонький. А чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений, что перед нами таки Пушкин, Безруков то и дело принимается читать стихи. Прогуливаясь со своим другом Вяземским по заснеженному Петербургу, выкрикивает их куда-то в пространство, пугая прохожих и заодно нас, безропотных зрителей.

Дальше – больше: едва завидев девицу в гриме Натальи Гончаровой (актриса Анна Снаткина), г-н Безруков тут же теряет всякий человеческий облик, сюсюкает и приговаривает не хуже какого-нибудь Манилова. Чем сильно смущает и вышепоименованную девицу, привыкшую, сдается мне, к гораздо более простому обращению, и опять же зрителей, не ведающих, где им смеяться, а где натурально плакать.

Глядя на всю эту вакханалию, бессмысленную и беспощадную, поневоле вспомнишь знаменитое высказывание о том, что, дескать, Пушкин есть проекция русского человека, каким он явится через двести лет. "Проекция" действительно получилась донельзя точная, в полном соответствии с духом нашего неспокойного времени: еще немного, и бондарчуковский Пушкин, то и дело сетующий на врагов России, всяких там Нессельроде и прочую иностранную нечисть, взялся бы искать в среде светской черни жидомасонов. Во всяком случае то обстоятельство, что застрелил его не кто-нибудь, а иностранец и вдобавок "извращенец", сильно играет на руку Наталье Бондарчук – по всей видимости, непримиримой к врагам и клеветникам России. Финальный же аккорд, гневная отповедь инородцам вложена в уста некоего полковника Галахова, расследовавшего обстоятельства дуэли. Остается только удивляться, по какой такой надобности в это дело ввязался талантливый Виктор Сухоруков, сыгравший "совесть нации" Галахова. Зачем кривляется и выкрикивает вирши на свежем воздухе Сергей Безруков, как раз понятно – на Есенине натренировался, теперь ему сам черт не брат.

С другой стороны: почему бы и нет? Я же говорю – зрелище получилось хоть куда (некоторые журналисты, приглашенные на пресс-показ, даже кричали "браво", давясь от смеха), пародийное и по-своему остроумное. К тому же трогательно-наивное: никому другому, кроме г-жи Бондарчук, в голову бы не пришло так легко и играючи обойтись с самим Пушкиным, заставив говорить его цитатами из собственных писем и принародно, с выражением, декламировать стихи. Чего греха таить, прием не новый: во времена оны так поступали со всеми великими, заставляя Мусоргского, чуть что, лихорадочно вращать глазами и яростно бить по клавишам, а Лермонтова взгромождаться на утес, откуда он мог беспрепятственно окидывать орлиным взором живописные окрестности. Правда, происходило все это безобразие давным-давно, лет эдак пятьдесят тому. Со временем же – по крайней мере в России – интерес к байопикам сильно поубавился (инициативу перехватили в Голливуде, там то и дело выдают очередное жизнеописание в картинках – то Александра Великого, то Рэя Чарльза, то еще кого-нибудь вроде Говарда Хьюза). Однако радоваться рано: байопик, видимо, жанр неувядаемый: а иначе как мы с вами, простые обыватели, хотя бы в мечтах приблизимся к великому человеку, сладострастно находя в нем собственные мелкие черты? Как заметил сам Пушкин в знаменитом письме к Вяземскому: "Толпа жадно читает исповеди… потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего… Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он мал и мерзок – не так, как вы – иначе". Будто вразумляя своих будущих биографов: нельзя, дескать, мерить гения той же меркою, что и простого смертного.

Что же касается всяких разных аристократических блажей вроде дуэли, так это нам совсем уж непонятно. Как сказал один философ, мы, не будучи аристократами, никогда не поймем природы этого "отвратительного" явления. Причем не поймем – добавлю от себя – во всех смыслах. Ни в аристократическом, дворянском, ни, господи прости, в другом – христианском. Если у Пушкина как раз возникал зазор между честью и верой, то нам неведомо ни то, ни другое: ни понятие греха, ни тем более – чести.

Возможно, эта свобода от всего дает такие изумительные результаты, как фильм Натальи Бондарчук или речь зощенковского героя на очередном юбилее Пушкина. Тот все талдычит о Цаплине, Наталья Бондарчук – об инородцах. То есть каждый о своем. Пушкин здесь, как вы догадываетесь, ни при чем.

Замечательный этот фильм может разве что пополнить коллекцию казусов, которую один смешливый человек собрал сразу по окончании с помпой отмеченного двухсотлетия. Что там было, дай бог памяти? Кажется, напольный ковер грубой рыночной работы с изображением солнца русской поэзии, спички с его портретом, переводные картинки и еще какие-то прелестные мелочи, не менее вдохновляющие. Фильм Натальи Бондарчук, как гениальный образчик китча, мог бы украсить это уникальное собрание. Китча неосознанного, простодушного, прямолинейного и ни в чем не сомневающегося.

Знаток жанра, думаю, оценил бы именно такую разновидность этого почтенного жанра – без постмодернистских умствований и завихрений. На том стоим.