Перед российской премьерой «Самого главного босса» /Direktoren for det hele/ (2006) с самым большим кинобоссом и уж точно самым главным киноноватором Европы побеседовала корреспондент «Русского Newsweek» Наталия Хлюстова.

-- Честно говоря, я рад, что мне не пришлось отправляться в Канн. В Дании я себя чувствую великолепно. В прошлом году мне исполнилось 50, и я решил, что пора бы уже делать вещи, которые доставляют удовольствие мне самому. Я сказал Жилю Жакобу (глава Каннского фестиваля, – Newsweek), что не хочу ехать в Канн, и он ответил: «О'кей».

-- Вы считаете, что участие в международном кинофестивале не помогает судьбе картины?

-- Канн действительно помогает. Но я бы с удовольствием съездил в Канн просто так, чтобы кино посмотреть! У меня это никогда не получалось. Международный фестиваль – настоящий стресс для меня…

-- Может, когда-нибудь вас пригласят туда президентом жюри – вот наконец и посмотрите что хотите.

-- Это да, но я бы лучше приехал в Канн как частное лицо.

-- Датская пресса, похоже, вашему патриотическому решению не возить фильм за рубеж и устроить премьеру в Копенгагене не слишком обрадовалась и фильм разругала. Вы ожидали такой реакции?

-- В этой стране вообще пишут странные вещи о моих фильмах. Я здесь на таком положении… В общем, пресса гордится тем, что ей не нравится мое кино. Тут становится новостью не выход нового фильма Ларса фон Триера, а то, что прессе он опять не понравился! А когда проходит месяца три-четыре, выясняется, что картина была не так уж плоха, и это становится новым информационным поводом для прессы. После того как я получил «Золотую пальмовую ветвь» за «Танцующую в темноте» /Dancer in the Dark/ (2000), местные журналисты разнесли фильм в пух и прах. Это очень по-датски: если тебя хвалят где-то в мире, в Дании непременно скажут, что твоя работа – полная фигня.

-- А для вас вообще важно быть понятым публикой?

-- Я думаю не о публике, а о себе. Если снимаю комедию, то стараюсь сделать ее смешной. Ведь если мне самому не смешно, то зритель тоже не засмеется. Так что я пытаюсь угодить не публике, я себе самому.

-- В последнее время вы повторяете, что настало время для обновления. Почему? Только не говорите, что дело в вашем недавнем 50-летнем юбилее.

-- У меня в голове сидит «большой Ларс», который постоянно дает мне команды: нужно ехать на международный фестиваль, снимать фильмы на английском, продюсировать картины других и т. д. и т. п. А обновление для меня – это возможность прислушаться к «маленькому Ларсу», который соскучился по дому и хочет поиграть.

-- А почему решили начать обновление с комедии? Отложив на время съемки третьей части трилогии U. S. A. (две первые части – «Догвилль» /Dogville/ (2003) и «Мандерлей» /Manderlay/ (2005). Третья будет именоваться «Wasington», – Newsweek).

-- Я обожаю старые американские комедии 1940-1950-х, фильмы с Кэтрин Хепберн. «Самый главный босс» – моя попытка сделать что-то в этом роде.

-- Нельзя сказать, что параллели очевидны.

-- Ну, в основу фильма все равно лег мой собственный опыт. В конечном счете, это история об актере и режиссере: многое в этом фильме – результат моих размышлений на заданную тему. Конечно же, в ней полно клише. Если вы снимаете комедию, вы обязаны быть сатириком! С сатирой мне помог закадровый голос – язвительные комментарии по ходу фильма озвучил я сам. Я всегда восхищался Тарковским и Орсоном Уэллсом – тем, как в каждой их работе выражалась их личность. Для себя же я нашел другую форму участия – читать текст за кадром. Я старался сделать нежный и мягкий фильм, прозрачный настолько, насколько возможно.

-- Тарковского вы почтили еще и тем, что включили в фильм фрагмент из «Зеркала», которое двое персонажей смотрят в кинозале.

-- Я Тарковского люблю, но дело не только в этом. Если вы смотрите русский фильм в Дании, то это может быть только арт-хаус: другого русского кино в наших кинотеатрах не показывают. Я хотел, чтобы мой герой оказался на фильме, которого в жизни не видел. Я специально добился разрешения на использование фрагмента из «Зеркала». Конечно же, это моя дань Тарковскому.

-- Однако кинотеатр – исключение из правила: большая часть действия «Самого главного босса» происходит в офисе.

-- Где-то же она должна была происходить! Сам не знаю, почему в итоге это превратилось в IT-компанию… Может быть, я выбрал офис потому, что он всегда казался мне очень скучным местом. Только не подумайте, что я все списал с сериала «Офис» /Office, The/ (2001-2003): я его даже не видел. Хотя теперь обязательно посмотрю. Пока же я только знаю, что это очень успешный английский телефильм.

-- Ваши герои выражают ваше представление о том, что такое «быть датчанином»?

-- Мне сложно сказать, что такое «датчанин». Единственное, что я знаю о датчанах (большей частью благодаря своему фильму «Королевство» /Kingdom, The/ (1994)), – любая аудитория в любой стране с удовольствием смотрит на персонал и пациентов датских больниц. А еще датчане – мазохисты. Мазохизм – главное свойство датского чувства юмора. В «Самом главном боссе» исландец все время орет, что датчане – тупые придурки. Вы не представляете, как датчане это обожают. Просто лопаются от смеха.

-- А в чем суть конфликта датчан с исландцами?

-- Это конфликт давний, но напряжение никуда не исчезло. Исландия была датской колонией 400 лет, и отношения любви-ненависти между нами сохраняются по сей день. Тут такая неприятная штука с рукописными сагами… Мы их сначала из Исландии вывезли, а потом вернули, но исландцы все равно недовольны. Что-то подозревают.

-- Почему на роль злобного исландца вы пригласили коллегу – самого известного режиссера Исландии Фридрика Тора Фридрикссона?

-- Он очень хороший человек, добрый и ужасно милый. Даже кричать толком не умеет. Мы кучу времени потратили, чтобы научить его орать, как требуется по сценарию. Мне вообще показалось, что он впервые в жизни повысил голос. Мне многие говорили, что он указан в числе продюсеров «Танцующей в темноте», но я никогда об этом не знал. Я ни одного его фильма не видел… Только ему не рассказывайте.

-- А откуда взялся в фильме отсутствующий в кадре персонаж Гамбини – теоретик театра, на которого молится главный герой фильма? Его имя звучит не по-датски.

-- Я его изобрел. Ехал из Канна на машине и увидел грузовик с овощами. Там на борту было написано «Гамбини», и я подумал: ну конечно, именно так его и должны звать. Это смесь Беккета и Пинтера.

-- Ваше очередное ноу-хау – технология съемки automavision. А ее вы как изобрели?

-- Когда я написал сценарий, то решил, что буду снимать кино в стилистике «Догмы». А потом почувствовал, что на этом фильме не буду чувствовать себя комфортно с ручной камерой. Мне очень нравится работать с камерой на штативе, но я боялся, что изображение получится скучным. Так у меня появилась идея выстраивать кадр самостоятельно, а дальше полагаться на выбор компьютера. Я объяснял актерам, что надо делать, нажимал кнопку «random» (случайный выбор, – Newsweek) и отходил в сторону. Компьютер сам выбирал угол освещения, фокусировку и все остальное.

-- Вам кажется, что «Догма» себя исчерпала?

-- Мне очень хочется сделать еще один фильм в стиле «Догмы». Но что-то меня останавливает. А еще я хотел снять кино скрытой камерой. Но потом понял, что актеры так работать не смогут: просто не будут понимать, как играть сцену.

-- Вы всегда говорили, что охвачены желанием все контролировать. Неужели вам было комфортно работать с неподконтрольной камерой?

-- Неподконтрольной до некоторой степени. Я действительно люблю все контролировать, и если сдаю позиции, то на определенных условиях, как это было с «Догмой».

-- Главное, не похороните эту идею, как похоронили проект постановки «Кольца Нибелунга» (фон Триер собирался ставить все оперы Вагнера из этого цикла на знаменитом Вагнеровском фестивале в Байрейте, – Newsweek).

-- Да, с «Кольцом» не задалось. Постановка оказалась слишком трудной технически и потребовала от меня чрезмерной отдачи. После двух лет работы в Байрейте я понял, что в результате получу слишком мало от своего замысла. И потому, что были финансовые проблемы, и потому, что я хотел изобрести новый тип оперной постановки. Кому-то нужно было принять решение – и его принял я. Жаль, что так вышло. Когда я рисую раскадровки своего фильма, то понимаю, что смогу реализовать где-то 70% от задуманного, а тут я оценил результат на уровне 20%: слишком мало, просто смешно. Работая над постановкой оперы, я придумал концепцию «обогащенной темноты». Дайте-ка я вам на бумаге нарисую. У вас карандаш русский?

-- На нем написано «made in Germany».

-- Немецкий, значит. Ну и ладно. Смотрите: сцена должна быть погруженной в абсолютную темноту. Луч света выхватывает фрагменты мизансцены, но никогда не освещает ее целиком. Когда в действие включаются всякие сложные элементы вроде драконов, вы их не видите. Ну, разве что малую часть. Таким образом, темнота как бы обогащает вас, давая волю вашему воображению. Что особенно интересно, Вагнер именно так ставил свои спектакли. Не потому, что он столь оригинально мыслил, а потому, что в театре тогда стояли газовые горелки. Такое освещение создает мистический настрой, атмосферу ожидания, и зритель устремляется к тому, что он увидит в следующее мгновение. В любом случае, постановка не состоялась. Так что займусь фильмом «Антихрист» (следующий потенциально громкий проект фон Триера, – Newsweek).

-- О чем он будет?

-- О зле, которое живет вокруг нас. Естественное, природное зло. Пока я не начал писать сценарий. Так, гуляю по лесу с айподом, присматриваюсь. Изучаю страшные крики. Сделал себе подборку криков из ужастиков. Я не так много фильмов ужасов смотрел, сейчас пересматриваю японские и корейские картины. У вас есть любимый фильм ужасов? Я провожу исследование.

-- В свое время меня напугали «Чужие» /Aliens/ (1986), «Кошмар на улице Вязов» /Nightmare On Elm Street, A/ (1984). Из последнего – «Волчья яма» /Wolf Creek/ (2005) и «Спуск» /Descent, The/ (2005).

-- А моя жена сказала, что самый страшный фильм для нее – «Сияние» /Shining, The/ (1980) Кубрика. Очень ее Джек Николсон напугал. Уж не знаю чем. По мне, лучший фильм Кубрика – «Барри Линдон» /Barry lyndon/ (1975).