Сергей Баталов: «Нужны простые истории…»

В 90-е годы, мне представляется, в театре, кино и литературе шли схожие процессы. Так ли это с Вашей точки зрения, актера кино и театра?

В театре-то слом произошел в конце 80-х, а театральный бум пришелся на 85-87 годы, когда появилось много театральных студий. Тогда многие актеры ушли из государственных театров. Я уже 6 лет проработал в театре на Малой Бронной, когда в нашем театре появился новый талантливый режиссер Сергей Женовач. Он собрал группу талантливых ребят. И мы в студии "Человек" начинали работу с пьесы Нины Садур "Панночка".
Тогда нам и деньги были не нужны, а хотелось, как ни банально это может прозвучать, творчества, искусства. Сейчас об этом мало говорят. Сейчас спрашивают о бюджете картины, о гонорарах артиста. В тот период мы репетировали ночами, думали о том, как и чем удивить публику, что-то сделать вместе, главное, – командой. Сейчас большая редкость, чтобы была команда.

У Нины Садур было в пьесе что-то новое, неожиданное? Как автор она стала известна в это же время.

Да, пьеса "Панночка" была потрясающе чистая, ясная по чувствам. Потом наступил этап "чернушный". Но Женовач не пошел по "чернушному" пути. Он поставил Шекспира, замечательно сделал "Пучину", соединив французскую пьесу и Островского. Если вы помните, "Пучина" начинается с того, что выходят купцы и читают французскую пьесу. Женовач нашел эту пьесу и вставил в спектакль.
Николай Досталь пригласил меня сниматься в фильме "Облако-рай".

Для 90-го года это была очень яркая картина. Интересно, забыли ее или нет?

Ее помнят. Буквально месяц назад в какой-то деревне я покупал минеральную воду, и вдруг мне говорят: "Мы вас узнали. Был фильм про то, как молодой парень уезжал из города". – "Облако-рай?" – "Да, "Облако-рай". Я-то думал, что помнят обычно кинохиты. Значит, задело кого-то. Неслучайно фильм был отмечен на фестивалях, получил много призов. Даже в Женеве, где на актерском фестивале дается приз одному актеру, была отмечена вся наша команда, все 5 исполнителей заглавных ролей. Приз дали – "За актерский ансамбль".

Николай Досталь отдал дань моде и экранизировал "Мелкого беса" Федора Сологуба как самое настоящее "чернушное кино" – с потоками крови, сценой насилия.

"Мелкий бес" стоит для меня несколько особняком. Там у меня и роль небольшая. Но в самом начале 90-х остается "Облако-рай", фильм о небольшом городке, жить в котором тяжело, но люди все равно стремятся к чему-то светлому. Я уверен, что зритель, даже самый последний бандит, чисто по-человечески хочет какой-то чистоты. В Голливуде говорят: если у тебя хорошо выписан и найден в исполнении герой-злодей, то фильму обеспечен кассовый сбор. Успех обеспечивает не главный герой, хороший парень, а именно злодей. Почему? Потому что всегда сложнее сыграть положительного героя. А злодей всегда интересен, узнаваем и всегда запоминается, если ярко сыгран хорошим артистом.

Почему трудно играть положительного героя?

А из чего он состоит? Если по советским канонам, – то он правильный и скучный. В 90-е годы все искали героя. Появилось разделение на "папино кино" и не "папино". Валерий Тодоровский, Сергей Ливнев снимали так, будто с кем-то спорили.

Фестивальный успех, по-моему, всегда волновал наших режиссеров по той причине, что все хотели попасть на западный кинорынок. Но в конце 90-х, по-моему, появился вкус к жанровому, зрительскому кино.

Да, наступил период, когда продюсеры поняли, что деньги, которые вкладывают в кино, должны возвращаться. Стали снимать коммерческое кино – "Полицейские и воры", "Ширли-мырли". Я не знаю, собрали ли эти фильмы деньги – может быть, они окупили себя. Но к тому времени прокат у нас был разрушен: в кинотеатрах – мебельные салоны. Театр-то выжил. Зритель поначалу не ходил-не ходил, а потом вернулся, потому что театр – живое искусство. Устал, насмотревшись дома американского кино. А наше кино не показывают. Мы смотрели с дочкой фильм "Девчата", она меня спрашивает: "Папа, а почему вы не снимаете сейчас такие фильмы?" Что ей ответить? Сейчас нет таких сценариев. Какого-то знаменитого американского актера спросили: "Что самое главное в кино?", он ответил: "Сценарий" – "А еще что?" – "Еще раз сценарий, и еще раз сценарий".

А что вам сегодня предлагают в сценариях?

Сейчас наступил период сериального движения. Видимо, это кино у нас окупается за счет рекламы. Наелись уже мексиканских сериалов. Народ-то все равно хочет своего: что там происходит с дядей Васей или Марьей Ивановной, какие взаимоотношения.

Но почему-то очень много снимают про "ментов", кринимальную Россию.

Я не могу это понять. У нас, видимо, так: если тропинку протоптали, сняли удачный сериал с ментами, то продолжаем и дальше топать. А люди ведь хотят видеть истории про любовь, про разные жизненные ситуации. Мы почему-то яйца кладем в одну корзину: про ментов да ментов. Народ скоро устанет от ментов, как устал от мексиканских сериалов. Тогда начнем снимать про любовь, перекормим фильмами про любовь. Хорошо бы, чтобы кто-то вовремя сообразил, что надо и про любовь, и про ментов, и про дядю Васю с Марьей Ивановной.

Говорят, что рынок – вещь стихийная. Но в то же время говорят о координации рынка.

На любом рынке товар проверяют на качество и на спрос. Ну, предположим, изучают, какой фасон джинсов будут носить сегодня, какой завтра… Привезли партию. Ага, народ берет. Через некоторое время видят, что народ устал от таких джинсов. Привозят другую партию.

На Западе занимаются изучением зрительских ожиданий.

А мы на авось.

А что же все-таки Вам сейчас предлагают? Какие роли? Какие ситуации?

Сейчас, в основном, предлагают роли в криминальных сериалах. Я однажды ехал в поезде, и мой сосед читал повесть Марининой, а у другого нечего было почитать. Читающий разрывает половину книжки и отдает соседу: "Я уже эту часть прочел". Мужчина в изумлении воскликнул: "Ну, как же это, вы книжку порвали!" – "Это же Маринина, – ответил читающий. – Я ее прочту и выброшу". Такое потребительское отношение сейчас наблюдается во всем: "Я поносил майку, я ее выброшу". Так и к сериалам – одноразовое использование.

Может быть, мы приблизились к тому, что давно существует во всем мире: стали считать деньги. Но на Западе для разных видов искусства существуют свои ниши.

Потому что кладут яйца в разные корзины. Они снимут и "Полет над гнездом кукушки", и какой-нибудь блокбастер – "Мумию", например. Один и тот же продюсер может снять фильм и получить за него "Оскара", при этом продюсировать коммерческую картину и получить большие деньги.

Судя по всему, нам пока не по карману снимать блокбастеры, они дорого стоят.

В советские времена только Сергей Бондарчук мог снять "Войну и мир" и съесть годовой бюджет "Мосфильма". Я думаю, что по этому пути нам идти еще рано. Мы не на том экономическом уровне. А если пойти по пути простых историй, это может быть весьма полезно. Взять, к примеру, "Облако-рай". Обычная история, очень простая, не было никаких дорогостоящих постановочных вещей, но был изначально хороший сценарий и были хорошие актеры. Мне звонили друзья из Парижа, говорят: "Ты знаешь, у нас здесь в трех кинотеатрах идет "Облако-рай". Он собрал больше денег за границей, чем в России.
Мы, к сожалению, не пошли по этому пути. Тем не менее, такими простыми историями, которые мы умеем снимать, можно вернуть зрителя в кинотеатры. Для блокбастеров нужны другие технологии. Пока у нас с экрана видно, что снято за три копейки. Мы взрываем один дешевый "Мерседес" в кадре, потом его еще и чиним, чтобы снять в следующем фильме. А они в сериале про полицейских могут 20 "Мерседесов" взорвать.
В последнее время меня очень поразил Валерий Тодоровский. Он стал заниматься продюсерством. У него сейчас около 12-ти проектов, очень разных. По-моему, наступает такой период, когда продюсер решает, что нужно снимать и как. Наступает время востребованности продюсеров.

Вы считаете, что продюсер в нашем кино становится главной фигурой?

У продюсеров – деньги, и надо их как-то возвращать. Продюсеры не могут не думать о зрительском интересе.
Мне рассказывали, что в советские времена на московских фестивалях на лучших машинах впереди ехали режиссеры, а сзади на простеньких – продюсеры. И иностранцы никак не могли понять, почему так? Ведь у них на первом месте всегда продюсер. Он нанимает режиссера, сценаристов и актеров.
У нас наступает период, когда продюсер влияет на ситуацию в кино. Есть удачные проекты у Сергея Сельянова. Я могу быть в чем-то не согласен с авторами картин "Брат" и "Брат-2", но коммерческий эффект в прокате отчетливо присутствует. Продюсер и режиссер поняли, что именно в этот период фильм "Брат" будет востребован. Более того, они повторили эффект в "Брате-2", в котором еще больше чувствуешь, как все просчитано. Коммерчески проект себя окупил.

Критики, которые ратуют за эстетическое и профессиональное мастерство, на фильме "Брат" вспоминают об идеологии, и оказывается, что мало того, что картина талантлива и профессиональна, важно и то, что думает о жизни человек, снявший кино.

А чтобы снять простую историю, как раньше снимали, к примеру, "Девчат", не нужна идеология. Снимали для зрителя. С другой стороны, профессией владели блестяще, мастерски. А сейчас, я смотрю, появилось много людей, которые могут найти деньги и снять кино. Но кино это ниже профессионального уровня. Редакторов не хватает. Иной раз читаешь сценарий и думаешь: "Господи, как плохо написано!". Диалоги совершенно писать не умеют. Приходится на съемочной площадке с режиссером все переделывать, заново придумывать, импровизировать. Мало хороших сценариев.

В чем дело? Может, авторы стесняются всерьез говорить о важных вещах? Боятся пафоса?

В кино стало много стёба. Но и он уже поднадоел. Я снимался у Гарика Сукачева в фильме "Праздник". Когда принесли сценарий Ивана Охлобыстина, подумал: "Ну, все, будет стёб". Вдруг читаю потрясающе добрую историю про то, как за день до войны в деревне отмечают день рождения девочки. А на следующий день в эту деревню входят немцы – и от деревни ничего не остается. И эта история оказывается историей дедушки Гарика Сукачева. Реальная, живая история и оригинальный сценарий. Значит, могут! Другая история – фильм "Даун-хаус". Тот же Ваня Охлобыстин переносит в наши дни действие романа Федора Михайловича Достоевского "Идиот". Даже не знаю, можно ли назвать фильм Романа Качанова экранизацией…

Давно придумали такую формулировку: "по мотивам"…

Сергей Женовач поставил спектакль по роману "Идиот" просто, без всяких наворотов. Мы его играли в три вечера. В инсценировке мы постарались сохранить текст Достоевского. Не потеряли ни одного персонажа. Народ шел и смотрел. Предложили заснять на телевидение. Могло быть 10 серий. Но не получилось. Для меня история "Идиота" особенно дорога. И поэтому, наверное, когда я увидел фильм "Даун -Хаус", я растерялся. Я не против стёба, если он уместен. Я против вещей, которые прививают дурной вкус. Получается так: если просто убить Настасью Филипповну, то ничего страшного не произойдет и никого этим уже не удивишь. Поэтому ее нужно убить и съесть. Тогда люди будут ошарашены. Неужели сегодня молодым людям трудно понять, почему Пушкин стрелялся с Дантесом? Почему, получив анонимку, он вызвал обидчика на дуэль? Получается, что не автор приближает молодежь к культуре и предлагает ей прочитать классику, а сам художник опускаемся до такого уровня, что становится неловко. Молодежь посмотрит, посмеется, а потом скажет: "Ерунда какая-то. А вот классно раньше снимали фильм "Девчата"".

На мой взгляд, необходимо разговаривать живым, понятным языком, рассказывать с экрана о серьезных, глубоких отношениях.

Об этом все мечтают. Ведь давно в современной жизни нет такого, как раньше – три месяца свиданий и только потом первый поцелуй. Но молодые все равно хотят чистых отношений. Ведь люди-то по сути своей не изменились. Изменились условия жизни. Раньше в обществе договаривались – "это хорошо, это плохо". А сейчас перестали. Получается, можно и так, можно и этак.

Свобода, одним словом. И какова же ее цена? Я встречала разные точки зрения. Один говорит: пусть будет все, как есть и пусть каждый выбирает. Другой говорит: непозволительно обществу жить вне традиций – нация деградирует.

Конечно, какие-то правила должны существовать.

Может ли кино предлагать обществу какие-то правила поведения?

Должно. Я смотрел в детстве фильм и думал: "Если в кино герой так поступает, то и я в жизни могу так поступить". Пример кино воспитывает. Нельзя не думать о том, "как слово наше отзовется". Раньше приходилось что-то недоговаривать, потому что была цензура. Сейчас – свобода, как хочу, так и делаю.
В результате люди хотят смотреть старое кино. Папино кино. Даже дедушкино. Театр спасла классика. В кино классику ставить сложнее.

В 90-е годы было мало экранизаций. Я могу вспомнить удачную работу Алексея Сахарова "Барышня-крестьянка" да "Русский бунт" Александра Прошкина.

Конечно. Нужны деньги, чтобы хорошо снять классику.

Как вам, актеру, живется в условиях открывшейся свободы?

Сейчас редкий режиссер может рискнуть дать роль, если ты не играл ничего подобного раньше. Если ты заявил себя как комедийный артист, то тебя и будут использовать как комедийного артиста. Почему я согласился сниматься в фильме "Под полярной звездой"? Потому что там роль для меня была неожиданная. Я такой характер никогда не играл.
Последнее время я часто думал: "Ну, где же режиссер, к которому я приду, и он точно знает, что собирается снимать?" Потому что часто приходишь на съемочную площадку и режиссер тебе говорит: "Давайте подумаем, как мы будем это снимать". Я вдруг понимаю, что накануне никто ни с кем даже вкратце не обговорил, как будут снимать тот или иной эпизод, где будет стоять камера. И была удача, когда меня пригласили сняться в сериале "Закон". Продюсер – Валерий Тодоровский, режиссер – дебютант Александр Велединский. Наконец я встретил человека, который точно знал, чего хочет. Я по старой привычке говорю ему: "А может быть, вправо?" Он мне: "Нет". – "А может быть, влево?" – "Нет, – отвечает, – вот так, прямо".

Так интереснее играть?

Конечно. Кино без режиссера не может состояться. В театре репетируешь, во время прогонов что-то добираешь, вытягиваешь во время спектаклей, когда ты уже хозяин положения и режиссер не вмешивается. А в кино сняли – и все. Ничего не изменишь. Деньги потрачены. . В кино на съемочной площадке очень важно, чтобы режиссер направлял. И когда Велединский говорил, что он любит актеров, любит своих героев, то я это чувствовал. А когда чувствуешь, что тебя любят, ты готов не на 100, а на все 150% отработать то, что от тебя требуется.