Интервью с Франсуа Озоном

Франсуа Озон, чей фильм «Рики» вышел в прокат, рассказал о том, что крылатый ребенок для него – это монстр и о том, как радовалась мать-стюардеса что ее сын будет летать.

- Приглашая на пресс-показ, прокатчики советовали: лучше, чтоб от редакции пошла девушка. Почему так? Это исключительно женский фильм?

- «Рики» – фильм о материнстве, он рассказывает об отношениям матери и ребенка. И поэтому женщине гораздо проще ассоциировать себя с главными героями.

- При этом вы расшили роль отца по сравнению с рассказом.

- Изначально персонаж был очень негативный, и, занимаясь сценарием, я решил его смягчить, а заодно придать дополнительный объем роли. Быть матерью непросто и для женщины, но мужчине отцовство дается куда труднее. Из-за того, что ребенка носит женщина, а не мужчина, отцу всегда сложнее после его рождения найти свое место в отношениях матери и ребенка. Вот поэтому я и решил сделать на роли Пако отдельный акцент.

- А вы, вообще, согласны с мнением, что женщины рожают детей исключительно для себя?

- Нет, я думаю, все не так просто. Что касается фильма, то в нем я бы вообще выделил три темы. Со своими сложностями – сталкиваются и мать, и отец, и сестра Рики, для которой появление нового ребенка в семье тоже дается непросто. 

- Вообще, часто возникает ощущение, что именно девочка и есть главная героиня, и, что, может быть, вся эта история с крыльями – исключительно ее фантазия?

- Фильм подразумевает множество интерпретаций. Мне хотелось бы, чтобы у зрителей была возможность ассоциировать себя с разными персонажами, чтобы каждый мог трактовать историю по-своему и чтобы в конечном итоге, после просмотра, у каждого была своя версия.

- А что для вас лично означает этот образ крылатого ребенка? 

- Опять же его можно понимать по-разному. Но для меня он означает непохожесть. Рики не такой как все, он другой. И если, вообще, появление ребенка на свет уже само по себе чудо, то здесь эта идея доводится до ее экстремального значения, именно потому что Рики, к тому же, не такой как все.

- Однако первые ассоциации – ребенок-ангел, купидон с белыми крыльями… Но вы настаивали, чтобы крылья были серыми? Вы хотели отграничиться от «ангельского» образа?

- Я, действительно очень не хотел, чтобы возникала эта «ангельская» идея, поскольку этот фильм не об очаровательном ребенке, а о ребенке-монстре, ребенке-инвалиде. Меня интересовало в большей степени то, что мать готова любить свое чадо, каким бы он ни было. Больным, уродливым, несмотря ни на что.

- Арт-хаус и спец-эффекты воспринимаются как оксюморон, нечто несовместимое. Как вы на это решились?

- Для меня спец-эффекты не были каким-то самостоятельным явлением, они интересовали меня только потому, что были важны для самой истории. Я прибег к ним не для того, чтобы кого-то поразить, а потому что они были необходимы для сюжета, служили его внутренней логике.  

- Невозможно не обратить внимание на то, как вы соединили европейскую соцдраму с комедией и с фантастикой? Это было изначальное решение? Пришло из рассказа?

- Это пришло из книги, но одновременно я решил, что можно поиграть с жанрами, начать историю в таком реалистическом духе, в стиле братьев Дарденн или Кена Лоуча, а потом, когда зритель погрузится в эту среду, преподнести ему сюрприз, несколько встряхнуть. 

- А вы сами сталкивались с чудесами в жизни?

- Вообще, возможность снимать кино для меня уже чудо, но говоря в терминах фильма – нет, крылатых младенцев я пока не встречал. Однако вполне готов в их существование поверить.

- Сложно было работать с ребенком?

- В процессе кастинга скоро стало ясно, что для будущей работы с ребенком очень важно, какая у него мать. А мама нашего Рики оказалась стюардессой, которую очень вдохновила мысль о том, что ее ребенок будет летать. Поэтому все вполне сложилось. 

- В фильме есть сцена, где мать с дочерью пытаются приклеить крылья Рики скотчем к спине. Потом они уходят из кадра, и камера показывает, как ребенок остается играть со скотчем . Это выглядело до некоторой степени как экспромт.

- Да, это была наша большая удача: во время съемок этой сцены получилось так, что он стал играть скотчем, и мы решили это снять, потому что все выглядело очень натуральным – то, как прямо во время съемок он открыл для себя, что такое скотч. Это вот как раз одно из тех самых, о которых вы спрашивали.

- «Рики» – ваш, наверно, самый добрый фильм. Но не планируете ли вы однажды вернуться к тому, что делали раньше, к более циничному, провокационному кино?

- Каждый фильм отражает то, чем я сам являюсь на текущий момент. И я, видимо, стал более зрелым человеком, более спокойным… Но кто знает, может, уже завтра у меня снова слетит крыша, я снова стану немножко сумасшедшим…

- Стало быть, сейчас у Франсуа Озона все в жизни хорошо?

- Да, вполне. Я счастлив. А вы хотите, чтоб я был несчастным? (Смеется).