Жизнь по Дэвиду Линчу

Начало

Я родился на северо-западе Америки и рос обычным ребенком. Мой отец был научным сотрудником в Министерстве сельского хозяйства и занимался исследованием лесов. Поэтому я много времени проводил на природе. А что может быть волшебнее лесов для маленького мальчика? Я жил в небольшом городке, и мой мир ограничивался парой ближайших кварталов. Здесь протекала вся моя жизнь. Все, о чем я мечтал, и все мои друзья существовали в этом крохотном мирке. Но для меня он был целой вселенной, необъятной и полной волшебства. И у меня было вдоволь свободного времени, чтобы мечтать и общаться с друзьями.

Я любил рисовать карандашом и красками. Но мне почему-то казалось, что когда человек взрослеет, рисование всегда кончается, и начинаются по-настоящему серьезные дела. Когда я учился в девятом классе, моя семья переехала в Александрию, штат Вирджиния. Как-то вечером на лужайке перед домом своей подружки я познакомился с парнем по имени Тоби Килер. Мы разговорились, и он сказал, что его отец – художник. Сначала я подумал, что он, должно быть, маляр, который красит дома. Но чем дальше, тем больше я убеждался, что отец Тоби занимается именно изобразительным искусством.

Этот разговор изменил всю мою жизнь. Раньше меня интересовали разве что естественные науки, но в тот момент я вдруг понял, что хочу быть художником. И хочу жить в искусстве.

Кинематограф

Кинематограф – это язык. С помощью него можно говорить о больших, абстрактных вещах. Это мне в нем и нравится.

Мне не всегда даются слова. Некоторые люди рождаются поэтами и владеют даром воплощать идеи в слова. Но у кино – особый язык, позволяющий выражать разные мысли с помощью экранного времени и видеоряда. Диалоги, музыка, звуковые эффекты – в вашем распоряжении столько средств! И через них можно передать такие чувства и мысли, которые не выразишь никаким другим способом. Волшебство.

Меня завораживает череда картинок и звуков, которая придает кинематографу уникальность. Это не просто слова или музыка, это соединение множества элементов, рождающее нечто совершенно новое. Кинематограф рассказывает истории. Он придумывает мир, конструирует опыт, который люди не смогли бы пережить, не посмотрев этот фильм.

Когда у меня возникают идеи для фильма, я влюбляюсь в способ их кинематографического воплощения. Мне нравятся абстрактные истории, а это именно то, на что способно кино.

Лос-Анджелес

Я приехал в Лос-Анджелес из Филадельфии, где прожил пять лет, посещая художественную школу. Филадельфию называют Городом братской любви, но когда мне довелось там жить, это был сущий ад. С любовью дела там обстояли неважно.

Я приехал в Лос-Анджелес ночью и только утром, выйдя за порог крошечной квартиры на бульваре Сан-Висенте, я увидел этот свет. Моя душа запела. Я почувствовал себя абсолютно счастливым – я могу жить с этим светом.

Я люблю Лос-Анджелес. Я знаком с множеством людей, которые приезжают сюда и обращают внимание только на унылое единообразие. Но, пожив в городе некоторое время, можно заметить, что у каждого квартала свое настроение. Атмосфера Золотого века кинематографа все еще жива здесь – она прячется в ночном запахе жасмина и в чудесной погоде. А свет возбуждает и заряжает энергией. Даже когда в воздухе висит смог, свет не становится резким, он остается ясным и спокойным. Он наполняет меня ощущением, что я всесилен, способен совершить любое дело. Не знаю, почему, но свет Лос-Анджелеса отличается от света любого другого города. Например, в Пенсильвании даже летом свет не такой яркий. Мне кажется, что в свое время именно свет притягивал кинематографистов в Лос-Анджелес. До сих пор город остается волшебным местом.

Интерпретация

Фильм должен жить своей жизнью. Абсурдно, если режиссер вынужден использовать слова, чтобы объяснить, о чем его картина. Кино показывает воображаемый мир, но зрителям нравится погружаться в него. Для них этот мир становится живым и реальным. Однако если зрителю заранее рассказать, как был сделан некий эпизод и что он значит, то потом эти рабочие детали вторгнутся в непосредственное восприятие фильма. И тогда вся картина станет уже другой. Поэтому я думаю, что самым ценным и важным является создание пространства фильма, а любая попытка озвучить технику создания нарушает впечатление.

Не нужно ничего, кроме самой работы. Много было написано великих книг, и их авторы давно покоятся в земле, и у них уже не спросишь, что они хотели сказать своими произведениями. Но когда у вас есть сама книга, она самодостаточна. Она побуждает вас задумываться над окружающим и дает пищу воображению.

Иногда зрители жалуются, что им трудно понять, о чем повествует фильм. Мне кажется, они себя недооценивают. Все люди наделены интуицией – у нас есть дар чувствовать невысказанное и читать между строк.

Музыку тоже сложно понять рационально. Большинство слушателей воспринимает музыку через эмоции и согласится с тем, что она абстрактна. Вряд ли кто-то возьмется переводить музыку на язык слов – тут нужно просто слушать.

Кинематограф сродни музыке. Он тоже может быть совершенно абстрактным. Однако если зритель силится объяснить его, выстраивая логические цепочки из слов, у него это едва ли получится, и все, что он почувствует, это разочарование. Лучше просто прислушаться к тому, что происходит внутри вас, и объяснение родится само. Ведь мы, например, обсуждаем кино с друзьями и, делясь впечатлениями, чувствуем, ухватили мы основную идею или нет. Мы соглашаемся друг с другом либо начинаем спорить. Но нельзя же спорить о том, чего не знаешь! Самое интересное, что на самом деле мы понимаем гораздо больше, чем нам кажется. И облекая в слова свое мнение, мы его постепенно проясняем. И так, шаг за шагом, картина становится все понятнее. Именно этот процесс постижения и представляет главную ценность.

Взаимосвязь

Мне нравится высказывание: "Мир таков, каков ты сам". Я думаю, что фильмы устроены так же, как люди. Вот почему, несмотря на общие для всех картин рамки – одинаковые параметры кадров, видеоряд, определенный набор звуков, – все фильмы разные. Иногда эту разницу очень трудно заметить, но она есть. Она зависит от аудитории. Зрители связаны с фильмом невидимой нитью. Каждый человек смотрит, думает, воспринимает и чувствует что-то свое, личное. И оно может не совпадать с тем, во что в свое время влюбился я.

Невозможно предугадать, как зрители воспримут ваш фильм. Если начать об этом задумываться, если дать место сомнениям и представлять, как кино подействует на людей, надо немедленно прекращать съемки. Просто делайте то, что любите, а что будет потом – никому не ведомо.

Мрак

Меня часто спрашивают, почему в моих фильмах так много мрака и насилия, если медитация дает мне умиротворение и блаженство?

Современный мир полон темных, страшных вещей, а большинство фильмов отражают ту действительность, которая нас окружает. Картины строятся на сюжете, а сюжет, в свою очередь, развивается только через конфликт. Поэтому в кино должны быть взлеты и падения, отрицательное и положительное.

Я влюбляюсь в некоторые идеи. И при этом живу в той же реальности, что и все остальные. Если бы я вдруг решил, что пережил озарение и теперь буду снимать просветленное кино, тогда другое дело. Но я всего-навсего парень из городка Миссула в штате Монтана, который решает свои задачи и идет своей дорогой. Как и все в этом мире.

На всех нас влияет мир, в котором живем. Даже если вы снимаете исторический фильм, он неизбежно будет отражать и вашу эпоху. Всегда будут заметны особенности, которые укажут, когда был сделан фильм. Дух современности ярче всего ощущается в оттенках – интонации диалогов, расстановка акцентов в сюжете, – именно они меняются вместе с окружающим миром.

И хотя я родом из Миссулы – а этот городок далеко не оплот мирового сюрреализма, – я, как и каждый человек, способен видеть странности нашего мира и по-своему воспринимать окружающее.

Удача и провал

Чем больше снимаешь, тем легче дается каждый следующий фильм. Ловить и преобразовывать идеи становится привычным делом. Знаешь, какие использовать инструменты во время съемок, как установить освещение. Весь процесс работы становится понятен, ведь ты уже не раз проходил этот путь.

С другой стороны, появляются свои сложности, потому что каждый последующий фильм воспринимается через призму предыдущего. Его оценивают в сравнении с тем, что уже было снято раньше. И чем удачнее получился очередной фильм, тем сильнее будут страдания от возможного провала следующей работы.

Но если брать точкой отсчета какую-нибудь отрицательную величину – как у меня фильм «Дюна» /Dune/ (1984), – то страх перестает терзать, ведь ниже падать уже некуда. А когда терять нечего, появляется волнующее чувство свободы.

Важно найти равновесие между успехом и неудачей. И то, и другое может стать губительным. Единственный способ, позволяющий сохранять баланс – это быть в контакте с Единым полем. Оно – ваш истинный друг. Здесь не выйдет притвориться: или вы в поле, или вне его. И когда это поле полностью оживает в вас, то чтобы ни происходило, отныне вы будете под защитой.

"Голова-ластик"

«Голова-ластик» /Eraserhead/ (1977) – самый одухотворенный из моих фильмов. Мало кто понимает меня, когда я так говорю, но это правда.

Эта картина развивалась каким-то особым путем. Я искал ключ, который помог бы мне открыть общий смысл. Конечно, некоторые эпизоды я вполне понимал. Но мне никак не удавалось нащупать ту нить, которая могла бы связать их воедино. Я был просто в отчаянии. Тогда я взял Библию и принялся за чтение. И однажды наткнулся на некую фразу. Я закрыл Библию, потому что понял – вот оно. Я увидел всю картину в целом. Одна фраза наполнила смыслом мое видение фильма.

Вряд ли я когда-нибудь расскажу, что это была за фраза.

Поймать большую рыбу: медитация, осознанность и творчество / Дэвид Линч ; [пер. с англ. К.А. Кистяковской]. – М. : Эксмо, 2009.