
Джулия Робертс, Эндрю Гарфилд и Айо Эдебири в эстетике Dark Academia
Почти каждая наша рецензия с Венецианского кинофестиваля 2025 года начинается с похожих слов об авторской фигуре: все чаще на смотре встречаются старые-знакомые, которые не стремятся удивлять, но и не снижают планку. Паоло Соррентино уже показал меланхоличную «Грацию», Йоргос Лантимос представил инопланетную «Бугонию» — картины верные авторскому почерку, но будто слишком правильные и осторожные. Еще один давний резидент Венецианского кинофестиваля Лука Гуаданьино в этом году оказался за пределами основного конкурса смотра — вроде бы по воле студии MGM, выпускающей «После охоты». Режиссер «Претендентов», «Назови меня своим именем» и «Суспирии» в этот раз ступает на прохладную территорию университетов Dark Academia, чтобы порассуждать обо всех правдах и неправдах, которые могут встать между студентами и профессорами, и вывернуть наизнанку солидарность движения #MeToo.
Статная и уверенная Альма Имхофф (Джулия Робертс) — воплощение идеальной преподавательницы из Йельского университета: ее семинары проходят в открытом диалоге со студентами, а вечерам педагоги и ученики могут порассуждать о границах этических норм уже за пределами кафедры дома у гостеприимной профессорши. Романтизированная картинка воспитания юных умов, полемики за вином и прочих манящих атрибутов «Лиги Плюща» рушится после признания: умница Мег Прайс (Айо Эдебири), PHD на философском факультете, обвиняет улыбчивого и шутливого профессора Хэнка Гибсона (Эндрю Гарфилда) в харрасменте — он провожал студентку домой после вечера у Имхофф и позволил себе подняться.
О том, что произошло на кухне у Мэг зритель как и Альма знает только со слов участников событий: впрочем сомнительная фривольность, подпитанная изрядной дозой спиртного, профессору не делает чести — к тому же Мэг не слишком интересуют мужчины. «После охоты» демонстрирует относительно редкий пример структуры фильма об институциональном насилии: и жертву, и агрессора зритель видит со стороны, а принципиальной становится именно позиция Альмы — она не торопится вставать на сторону пострадавшей ученицы. Женщина-идеал, женщина-образец, которая накануне говорила о сложностях становления карьеры в консервативной академической среде, смещает разговор в сторону репутационных рисков и мерцающий природе правде — от которой никому лучше не станет.
Увы, выводы остаются домашним заданием для зрителей и критиков — правды не существует в 21 веке. Гуаданьино же с присущим мастерством и визионерской жадностью погружает публику в объятия Dark Academia — от хрустальных графинов на столе в учительской до профессорских пиджаков изумительного покроя. «После охоты» тщательно и детализировано воспроизводит климат и среду: не глаза, но жесты, крупные планы, сокращение дистанции, нервирующее тиканье часов и запах дерева рождают клаустрофобное ощущение. Практически буквально иллюстрируя манифест: Time's Up. В отличие от схожей по тематике, но не по интонации, ленты Евы Виктор «Прости, детка» «После охоты» минует бюрократические этапы, ограничиваясь парой дисциплинарных собраний и присутствием рядом озабоченной психологини (Хлои Севиньи).
«После охоты» ходит по очень тонкому льду весь длительный хронометраж (140 минут), пытаясь сформулировать убеждения с корректировкой на контекст, обстоятельства, принципы и т.д., и т.п. Как бы Альма не пыталась вывести себя из уравнения, уходить от разговора бесконечно не получается. Преподавательница становится важной фигурой в урегулировании университетского преступления — не сколько с точки зрения кабинетов и свидетельств на суде, но и в первую очередь в глазах близких людей. Давнего товарища Хэнка и ученицы, которая равняется на менторку и стремится повторять силуэт и образ мыслей любимой профессорши.
Чтобы сохранить амбивалентность и подогреть терзания Альмы Гуаданьино и сценаристка Нора Гарретт стаскивают блеск романтизации не только с академической среды в целом, но и с конфликтующих сторон. Эндрю Гарфилд играет одну из лучших ролей в карьере: его профессор Гибсон настолько естественен и узнаваем в своем тщеславии и беспомощности, что становится по-настоящему не по себе. Но и Мег не выглядит неосторожной девушкой, с которой случилось что-то плохое: именно в героине Айо Эдебири чувствуется то ли фальшь, что ли недоработанность, то ли покровительственное стремление уколоть зумеров за напускную экологичность и слишком обдуманный вокабуляр. Потенциально в лицемерии ученицы и была заложена провокация, которая при вдумчивом сценарии и ироничном подходе могла забить еще один крест в гроб woke культуры. Но едко придуманное противоречие менторки и падаванки не доходит ни до жанровых крайностей, ни до драматических тонкостей: в кадре то и дело обсуждают мизогинию Фрейда, а шрифт титров позаимствован у Вуди Аллена. Выглядит не слишком убедительно, как и пассаж о том, что главные враги женщин — другие женщины.
Извилистый и нервный путь Альмы уводит от происшествия в Йеле к ее собственной забытой, но болезненной истории — избавленной от флэшбеков, но отраженной в зеркале сегодняшнего дня. Лучшим другом, спасителем и покровителем профессорши был и остается ее неидеальный, но преданный муж. Мистер Имхофф (Майкл Стулбарг) готовит кассероль под аккорды классической музыки, приносит жене таблетки с утра и никогда никого не осуждает — профессия терапевта обязывает. В университетской борьбе и со студенткой, и с психологиней родной гаванью была и остается семья. При красоте завершающей сцены (отягченной невыносимым поскриптумом) звенит еще один вопрос: брак — действительно противоядие от всех бед?